Раз в год в Скиролавках (Том 2)
Шрифт:
– Здесь дело не в гордости, Марына, - сказал он ей, - а в том, чтобы у ребенка был отец, установленный законом. Сейчас это, может быть, и маловажно, но когда он подрастет, кто знает, может и пострадать. Пасемко люди зажиточные, у твоего ребенка будет право наследования. Ты тоже не вечна, а если, не дай бог, заболеешь? Тогда ребенок может рассчитывать на опеку со стороны отца, признанного по закону.
– Я пугаю Пасемко судом, но никогда туда не пойду. Гордость у меня есть, - упрямо повторяла хромая Марына, прижимая к себе ребенка, которого держала на коленях.
Негловича
– Я уважаю твою гордость, потому что и сам я человек гордый. Но почему ты не скажешь мне честно, что если по правде, то ты и сама не знаешь, от кого у тебя ребенок? Признайся мне, сколько их было и как тебе удалось впутать в это дело Антека.
Кирпичным румянцем проявился гнев на бледных щеках хромой Марыны. Она схватила ребенка, встала и хотела выйти, ругаясь, но доктор ее задержал:
– Этот разговор будет только между нами, Марына. Я не скажу о нем Антеку, пусть платит тебе до конца жизни. Но я хочу знать правду о людях, с которыми живу по соседству и которым говорю "день добрый". Большую мудрость дают врачебные знания, поэтому берегись и не пробуй меня обманывать.
Она села, и кирпичные пятна на ее лице стали розовыми.
– Если Антек Пасемко платит на ребенка, значит, он - от него, - пискляво крикнула она доктору.
– Суд спросит об этом деле врачей, а ни один врач на свете не признает Антека Пасемко отцом твоего ребенка.
– Я в суд не пойду, потому что я слишком гордая.
– Не гордая, а хитрая, - улыбнулся доктор.
– Это хитрость тебе подсказывает, что в суде правда выйдет наружу.
– Ничего я не знаю, - начала она шмыгать носом, притворяясь, что вот-вот заплачет.
– Вы хотите знать всю правду?
– Да, Марына.
– А зачем она вам?
– Ради интереса. Ради интереса, который у меня к людям, - объяснил он. Она вздохнула и вот что рассказала:
– Мать поехала на крестины к своей золовке в Барты. Вечером пришли ко мне Франек Шульц, молодой Галембка и Антек Пасемко. Принесли много вина и меня напоили. Я ничего не помню. Утром вернулась мать и застала в моей кровати Антека Пасемко. Всю постель облевал. Когда ребенок родился, я ему велела платить. Он может на мне и не жениться. Сначала он не хотел мне платить, но мать его заставила.
Доктор взял в руку шариковую ручку и в задумчивости играл ею. Он все еще чувствовал в себе ту всепроникающую ясность мысли. Удивительно остро вырисовывалась
– Франек Шульц уехал отсюда, - сказал после долгого раздумья.
– У молодого Галембки ты не много отвоюешь, потому что он живет на содержании у жены и у него орда своих ребятишек. Пускай, значит, Антек Пасемко платит тебе на ребенка, раз его мать заставила.
– Ну да, именно так, пане доктор, - обрадовалась хромая Марына.
– Но ты не убедишь меня в том, что ничего не помнишь. Подумай, может быть, Франек Шульц будет очень богатым, а тогда ты подашь на него на алименты. Кто из них был первым?
Она задумалась и кивнула головой, что понимает, к чему доктор клонит.
– Первым был Франек, - призналась она.
– Вторым был молодой Галембка. А Антек Пасемко только облевался и сразу заснул. Даже ничего со мной не сделал.
– Ну видишь, какая у тебя хорошая память, - похвалил ее Неглович.
– Но мне это кажется странным: ничего не сделал, а на ребенка платит.
– Он, может, не знает об этом, - захихикала она, довольная своей сметливостью.
– Сначала он выкрикивал, что ничего у него со мной не было, что ребенок не от него, но ему его мать, Зофья Пасемкова, велела платить. Это значит, что признала. А когда я им судом грожу, сразу же прибегают с деньгами. Особенно Зофья Пасемкова. А вы, доктор, не выдадите Пасемковой, что я вам сказала?
– Ну и хитра же ты, ну и ловка, - с признанием качал головой доктор Неглович.
Он закончил выписывать рецепт, вручил его хромой Марыне и подождал, пока она, довольная своей хитростью, не выйдет с ребенком из его кабинета.
Потом доктор принял еще восьмерых пациентов, но осматривал их невнимательно, рассеянно, потому что мысли его были где-то очень далеко. Появилась медсестра, пани Хеня, которая в соседнем процедурном кабинете делала людям уколы. Она спросила доктора, привез ли он ей спираль, чтобы ей уже не беременеть. Доктор тянул с этим делом, и она сама залезла на кресло и расставила ноги, но и так из этого ничего не вышло, потому что он нашел у нее эрозию и велел сначала ее вылечить. Тогда, поплакивая, она снова пошла в процедурный кабинет, а доктор остался один и, сидя за столом, в задумчивости поглядывал на телефонный аппарат.
Снова мысли доктора кружили во мраке, но он находил для них светлую стежку, узкую и извилистую. Послал он этой стежкой свои мысли и даже задрожал от ужаса, он вернул мысли назад и снова послал, снова вернул и еще раз послал. Наконец дрожащими от волнения руками он набрал номер центральной телефонной станции на почте и попросил соединить его с капитаном Шледзиком в отдаленном воеводском городе.
– Есть в нашей деревне молодой человек, - сообщил он Шледзику, который какое-то время работал и снова работает на Побережье шофером грузовика. Он платит на ребенка, о котором знает, что это не от него. Платит, хотя догадывается, что суд отклонил бы иск матери ребенка. Все указывает на то, что он хочет, чтобы его считали способным к оплодотворению женщины. Как вы думаете, зачем он это делает?