Раз в тысячу лет

Лазарчук Андрей Геннадьевич

– Братцы! Отпустите, Христа ради!..

– Это все? – разочарованно спросил капитан-майор. – Это-то нам как раз очень просто сделать. Идите, Владимир Иванович. Но только в дом. Выходить вам пока нельзя. Когда придет время, вам все объяснят. Идите.

Вовочка не двинулся с места, а капитан-майор повернулся и пошел прочь какой-то совсем не офицерской походкой, устало волоча ноги, и Вовочка слышал, как он бормочет: «Говно народ. Раз в тысячу лет, может, выпадает такое… Раньше вон душу за это продавали, а теперь – отпустите да отпустите…»

Не помня себя, Вовочка вплыл в подъезд. Сил не было никаких и ни на что, даже

на то, чтобы добраться до квартиры, и он сел на ступеньку и сидел долго, обняв толстенный железный прут перил и уставившись взглядом на щербину в кафельном полу – выпавшая плитка была как пустое место между Зубами. Беззубкин, подумал он. Судьбы мира, говорит, были в твоих руках. Шанс, мол, упустил… До него стало доходить – медленно, но стало. Ах, черт! Вовочка вскинулся, чтобы бежать обратно и искать этого странного капитана-майора, но вспомнил пустые зрачки автоматов и остался сидеть. Второй раз он мог не отделаться так легко.

Внизу бухнула дверь подвала, и поднялись наверх две девушки странного вида – затянутые в черное трико и в белых шляпах на головах.

– О! Джентльмен! – сказала одна. – Джентльмен, пойдемте с нами!

– Куда? – осторожно спросил Вовочка. Шпионки, мелькнуло в голове. Их-то и караулят под дверью…

– Вам будет интересно, – сказала вторая. – Играет музыка, и все танцуют. Вы танцуете?

– Не знаю, – сказал Вовочка. – Смотря что.

– Блэкаут, например, – сказала одна.

– Можно и рэдаут, – сказала вторая.

– Но там нет люстры, – возразила первая.

– Идемте? – спросила вторая.

– Иду, – сказал Вовочка.

Кряхтя, он поднялся на ноги и двинулся следом за девушками. И тут же чуть опять не упал: их черные, с высоким воротником трико, имели солидных размеров выреза в форме сердца, и не где-нибудь, а на ягодицах. На правой ягодице у одной был нарисован приоткрытый рот, а у другой – подмигивающий глаз.

Весь в поту, не зная, куда смотреть и что думать, судорожно хватаясь за надежные перила, Вовочка добрался до четвертого этажа. Не стучась, девушки вошли в квартиру. Вовочка помялся на пороге и вошел следом. На него тут же обрушилась мягкая какофония звуков: сумрачная музыка, голоса, механическое гудение. Его провожатые задержались перед зеркалом, поправляя что-то в своей внешности, подрисовывая какие-то подробности – и тут Вовочка неожиданно для себя громко сглотнул. Девушки обернулись к нему.

– Вы девственник? – удивленно спросила одна.

– Нет, – хрипло сказал Вовочка, пытаясь взять себя в руки.

– Из какого вы года? – чуть нахмурясь, спросила вторая.

– Что? – не понял Вовочка.

– Вы впервые на Треке? – догадалась первая. – И, наверное, из двадцатого века, да?

– На каком Треке? – спросил Вовочка. – Объясните мне, что происходит?

– Ой, – сказала вторая, – вам так все объяснят, так объяснят!

Обе засмеялись и, подталкивая друг дружку плечиками, вошли в комнату. И тут же из комнаты в прихожую просунулся кто-то очень бородатый.

– А-а! – радостно сказал бородатый. – Ну, заходите. Новенький?

– Новенькой, новенький, – наперебой из-за его спины заговорили девушки, – еще ничего не знает, двадцатый век, серость…

– Так тем же интереснее, – сказал бородатый. – Ну, входите же!

Комната была большая, в два окна, и находилось в ней человек тридцать: стоя; сидя на различных предметах мебели, на подоконниках, на полу; лежа

на полу; находясь в замысловатых позах, когда невозможно сказать, стоит человек, сидит или лежит. Посредине комнаты выламывалось замысловатой формы что-то черное, и хотя черное это ни на что не было похоже, Вовочке показалось вдруг, что это голая негритянка, танцующая между кострами ритуальный возбуждающий танец. Черное это издавало звуки, и все движения в комнате совершались только в такт этим звукам. Девушки, приведшие Вовочку, прошли, пританцовывая, между сидящими и лежащими, встали по обе стороны этого черного и затанцевали так, как Вовочка никогда не видел и даже представить не мог, что такое возможно. Потом ритм сменился, девушки громко, сказали: «Хо!» – и тут стало происходить странное: в такт музыке их трико стало менять цвет, а местами становиться прозрачным, как бы исчезать – окошечко открывалось то тут, то там, и никак нельзя было догадаться, где оно откроется в следующий момент…

– Пойдемте, – бородач подергал Вовочку за руку. – Это сразу нельзя, опасно.

– Что? – не понял Вовочка. – Что опасно?

– Эйфорофоника, – непонятно объяснил бородатый. – Сразу все нельзя. Надо постепенно начинать, а то перегорите. Или будете, как вон те, – он показал на троих молодых людей, сидящих неподвижно вокруг белого, на вид очень тяжелого шара. Руки их, положенные на шар, светились розовым, будто бы на просвет.

– Наши оргаголики, прямо из лечебницы – и на Трек. Не помогает лечение… – бородатый засмеялся. Они вошли в смежную комнату. Там было внезапно тихо, будто все звуки остались за дверью – незакрытой дверью.

– А лечение… от чего? – осторожно спросил Вовочка.

– От оргаголизма, – сказал бородатый. – Им там пытаются вмонтировать отвращение к наслаждению. Страшное дело. Уже не человек после этого. Но и так – тоже не человек.

– А… вы?.. – осторожно продолжал расспросы Вовочка.

– Мы меру знаем, – сказал бородатый. – Садитесь вот.

Он пододвинул Вовочке мягкий стул. Вовочка сел. Бородатый сел напротив него на край стола, обхватил колено руками.

– Устали? – спросил он.

– Да, – сказал Вовочка. – А откуда вы знаете?

– Все через это проходили, – сказал бородатый. – Вынимают и сразу такую взбучку задают… Кто не первый раз, те все-таки что-то помнят, соображают, а кто впервые… – он засмеялся. – Ну, ничего. Побудете пока с нами, потом пойдете. Они обычно первыми вызывают тех, кто недавно на Треке, так что долго ждать не придется.

– Чего – ждать? – спросил Вовочка, чувствуя вдруг, что желудок его начинает медленно падать вниз. – Чего – еще – ждать?

– Да не волнуйтесь вы, – сказал бородатый. – Ну, поговорят с вами. Люди, такие же точно. Тесты же вы все уже прошли, я думаю. Вы из какого года?

– Э-э… – попытался вспомнить Вовочка; не сразу, но получилось: – Из тысяча девятьсот восемьдесят девятого.

– Далеко забрались, – почесал бороду бородатый. – Я из две тысячи двадцатого, и то один из самых ранних. Остальные тут кто из сороковых, кто из шестидесятых… Все глубже и глубже роют. Ох, до чего же они дороются?

– Кто роет? – спросил Вовочка.

– Мы их зовем черпальщиками, – сказал бородатый. – Они из двадцать третьего века. Считают, что мы неправильно живем… да они сами все вам объяснят. Правильно, неправильно – кто разберет, правда? Живем, как можем, а можем так, как получается…