Разбег
Шрифт:
— Ты тоже, Бабаораз, присаживайся, — важно сказал толстяк в стеганом, несмотря на жару, халате. — Радость сегодня у нас. Жертву принесли аллаху: попросили, чтобы убрал саранчу.
— И что же ваш аллах — внял мольбам? — усмехнулся Ратх.
— Вы-то кто такой будете, уважаемый? — пыхтя, спросил толстяк.
— Я представитель ЦК — Каюмов.
— Товарищ Каюмов, — заговорил толстяк. — Десять дней люди гонялись за божьей тварью, ничего не ели и не пили. Дошло до того, что все упали, а саранча по ним дальше поползла. Я посмотрел на них, и слезы у меня из глаз потекли. Как же так, думаю! Где
— Где Пальванов? — сухо спросил Ратх. — Садиться и угощаться мне с вами некогда. Простите, уважаемые, кто скажет, где Пальванов?
Сидящие неодобрительно зароптали.
— Пальванов там, — сердито сказал толстяк и махнул рукой в сторону. — С бедняками шурпу жрет. Иди туда к нему.
Ратх и Бабаораз вновь сели на коней и поскакали в поле.
Чары Пальванова отыскали в толпе грязных, измученных дехкан. Люди сидели с чашками около траншеи. Вокруг лежали несметные полчища дохлой саранчи, и ветерок, дующий из пустыни, шелестел жесткими крыльями «божьей твари».
— Вы Пальванов? — спросил Ратх, не узнав его: настолько он осунулся, оброс и изменился внешне.
— Да, дорогой Ратх, это я. Разве не узнал? — Он встал с земли и повел рукой. — Видите?
Ратх еще раз окинул взглядом бесконечное пространство сыпучих песков, на которых сплошным слоем лежала подохшая саранча.
— Чем вы ее? — поинтересовался Ратх. Он посмотрел на отупевших от усталости людей, на траншею в несколько километров, вырытую ими, но не увидел ни бочек с мышьяком, ни кулей со жмыхом. — Неужели голыми руками?
— Дорогой товарищ Каюмов, — устало сказал Чары-ага. — Мы ее встречали в этой длинной яме и закапывали, как могли. Мы уничтожили много саранчи. Но то, что мы уничтожили — только тысячная доля. Остальные девятьсот девяносто девять долей убил сам аллах. Он ее напустил на нас, он ее и убил.
Ратх натянуто улыбнулся и, видя, что Пальванов не шутит, рассмеялся. Сначала тихонько, а потом все громче и громче. Бабаораз, стоявший рядом, со стыдом заглянул в глаза Пальванову:
— Тебе не стыдно говорить глупые вещи? Ты же большевик!
— Я говорю — что видел, — отмахнулся Чары-ага, — А если не верите мне, то спросите у народа. Люди не соврут. Было так, уважаемые. Саранча ползла и ползла, а мы закапывали и закапывали ее. Люди начали падать от усталости, но конца полчищам саранчи не было видно. Тогда пришел Куванч-бай и обратился ко всем дехканам: «Люди, — говорит, — я принесу в жертву всевышнему сто овец и уговорю его, чтобы больше он не чинил вам зла и простил всех. Но поклянитесь и вы, что навсегда уйдете из колхозов и никогда не позаритесь на байское добро!» Конечно, я ему не поверил. Разве можно остановить саранчу волей аллаха? Остальные тоже начали ругать Куванч-бая, чтобы убирался и не мешал делу. Тогда бай удалился, а на другой день его люди пригнали сто баранов. Всех зарезали — принесли
— Чары-ага, да ты что — бредишь? — возмутился Ратх. — Ты же — большевик! Стыдись! Народ уничтожил саранчу, а ты приписываешь заслуги народа аллаху.
— Нет, — резко возразил Чары-ага. — Пойдемте за мной.
Они зашагали вглубь песков по хрустящему месиву подохших саранчуков, удаляясь все дальше и дальше. И чем глубже уходил Ратх в пустыню, тем больше осознавал, что люди тут не при чем. Вот отошли уже на целый километр от траншеи, но и тут саранча была мертвой. Лишь кое-где вздрагивали конвульсивно жирные саранчуки. Да и то не понять — то ли это были их последние судороги, то ли каракумский ветер трепал их мертвые тела. Ратх не на шутку растерялся: «Что же произошло? Почему подохло сразу столько саранчи? Ясно, что не от ядохимикатов. Тогда отчего же? Поневоле поверишь в милость аллаха». Непроизвольно он нагнулся, поднял дохлого саранчука и стал рассматривать перепончатые крылья. Действительно, на крыльях арабская вязь. Ратху стало не по себе.
— Ну, что скажешь? — спросил Чары-ага.
— Да, действительно, произошло что-то непонятное. Это загадка природы, — сказал Ратх. — Загадка природы, — повторил он, не веря самому себе. — Все, что угодно, но только не аллах.
— Ты это попробуй доказать дехканам, — сказал Чары-ага. — Я-то, допустим, тебе поверил. А как остальные? Именно, когда мы сотворили жертвоприношение и стали молить всевышнего, он пошел нам навстречу.
— Навстречу, — ухмыльнулся Ратх. — Аллах пошел вам навстречу.
Вернувшись назад к траншее, Ратх с Бабаоразом и Чары пошли вдоль нее, заполненной почти до краев саранчой. Люди, доедая шурпу, смотрели на представителей Советской власти и ждали — что они скажут. Ратх думал, но не находил слов, чтобы объяснить происшедшее. Чары-ага предложил:
— Товарищ Каюмов, ты сам убедился — ни одного живого саранчука не осталось. Давай, скажи: пусть люди идут по домам.
— Да, Чары-ага, ты прав, — согласился Ратх. — Пусть люди идут отдыхать. Пусть выспятся. Ты тоже, на тебе лица нет.
Спустя полчаса у траншеи уже никого не было. Только ветер мел из пустыни, разнося по Сакару сладкий трупный запах саранчи.
Ратх и Бабаораз сели на коней, поехали к чайхане, где все еще восседали на ковре Куванч-бай и его приспешники.
— Ну, что, — спросил Куванч-бай, — довольны ли бедняки моим жертвоприношением? — В глазах бая светилось торжество колдуна.
— Бай-ага, — сказал Ратх, садясь и беря пиалу. — Все, что случилось, — пока необъяснимо.
— Необъяснимо неверующим. А мы — люди аллаха, его наместники на земле — все знаем. Только нам внимает аллах! Только нас он считает совестью и честью этой затоптанной капырами земли. Идите от нас и разгоните свои колхозы. Зачем вы толкаете в них бедняков? Если вы будете упорствовать, то аллах нашлет на вас и на всех, подчинившихся вам, самую страшную кару. Опять поползет божья тварь, чтобы сожрать вас вместе с костями. Аминь. — Бай омыл сухими корявыми пальцами лицо и закатил глаза к подлобью.