Разбился, как стеклянный домовой
Шрифт:
– Я думала, ты из этих, которые все разнюхивают, знаешь? Ну, из полиции.
На стене за ее спиной висел плакат, на нем выгорела полоса, которой ежедневно касалось солнце. Руди с беспокойством оглянулся. Он не знал, что делать.
– Я должен был жениться на Крис. Восемь месяцев назад.
– Хочешь подкрепиться?
– спросила девушка.
– Я с утра только кока-колу пила и уже вся скукожилась.
Новая пластинка опустилась на диск, и Маленький Стив заиграл на гармони и запел "Я родился, чтобы любить тебя".
–
– Мы должны были пожениться, когда я закончу курс. Но она решила уйти сюда с Джоном. Я ждал восемь месяцев. А теперь я пришел из армии.
– Так будешь есть?
Она подложила под себя сатиновую подушку с надписью "На память о Ниагара-Фоллз. Нью-Йорк".
Когда он вернулся в гостиную, Джон сидел на диване и читал "Игру в бисер" Гессе.
– Джон?
– сказал Руди. Джон поднял голову. Ему потребовалось какое-то время, чтобы узнать Руди. Узнав, он хлопнул рукой по дивану рядом с собой. Руди подошел и сел.
– Эй, Руди, где ты был?
– В армии.
– Ого!
– Да, это было ужасно.
– Все кончено?
– Да. По здоровью.
– Это хорошо.
Они посидели молча. Потом Джон вдруг закивал головой и сказал самому себе:
– Похоже, ты не очень-то устал.
– Послушай, Джон, что с Крис? Ты знаешь, мы должны были пожениться.
– Она где-то здесь, - ответил Джон.
Из кухни, расположенной за столовой, где под столом спала блондинка, доносились дикие звуки, будто кто-то рвал мясо. Это продолжалось уже долго. Руди взглянул в окно. Человек в сером костюме разговаривал с двумя полицейскими.
– Джон, Крис может уйти?
Джон сердито посмотрел на него.
– Послушай, парень. Никто не держит ее здесь. Просто она к нам привыкла. Сам спроси у нее. А меня не трогай!
Полицейские шли к дверям. Руди встал, чтобы открыть им. Они улыбнулись, увидев его мундир.
– Чем могу вам помочь?
– спросил Руди.
Первый полицейский спросил:
– Вы здесь живете?
– Да. Меня зовут Рудольф Бекель.
– Мы хотели бы войти и поговорить с вами.
– У вас есть ордер на обыск?
– Мы хотим не обыскивать, а только поговорить. Вы служите в армии?
– Только что демобилизовался. Вернулся к семье.
– Мы можем войти?
– Нет, сэр.
Второй полицейский выглядел беспокойно.
– Этот дом называют "Холм"?
– Кто называет?
– Соседи. Они говорят, что здесь что-то происходит.
– Вы что-нибудь слышите?
Полицейские поглядели друг на друга. Руди добавил:
– Здесь всегда тихо. Моя мать умирает от рака кишечника.
Они примирились с его присутствием, потому что он умел разговаривать с людьми из внешнего мира. Кроме Руди, который покупал продукты, никто не выходил из Холма. Здесь всегда было тихо.
Только иногда в задней комнате, где раньше было помещение для прислуги, слышалось рычание, да из подвала доносились всплески
Он бродил по комнатам и изредка встречал Крис, которая не разговаривала с ним. Лишь однажды она спросила, интересует ли его что-нибудь, кроме любви. Он не нашел, что ответить, и просто сказал: "Крис, пожалуйста", а она обругала его и направилась к лестнице на чердак.
Руди слышал доносившийся с чердака визг, как будто кричала мышь, которую разрывали на части. В доме жило много кошек.
Он не знал, почему находится здесь, и не понимал, почему она не хочет уходить. У него постоянно гудело в голове. Ему казалось, что если он найдет нужное слово, Крис пойдет с ним. Он разлюбил свет. От света болели глаза.
С ним почти не разговаривали.
Руди стал их единственной связью с внешним миром. Он написал своим родителям, в банк, еще куда-то, и начали приходить деньги. Немного, но достаточно для того, чтобы покупать продукты и платить за дом. Он хотел, чтобы Крис была добра к нему.
И все настояли, чтобы Крис была добра к нему. Она стала спать с ним в маленькой комнатке на втором этаже, где Руди оставил свою сумку. Тут на кровати он проводил большую часть дня, если не нужно было выходить из Холма, и читал в старых газетах криминальную хронику. И к нему приходила Крис, и они занимались любовью.
Однажды ночью она убедила его, что этим нужно заниматься после ЛСД, и он проглотил две большие желатиновые капсулы. Крис лежала, как огромная, в шесть миль длиной, конфета, а он превратился в медную проволоку, заряженную электричеством, и пронзил ее плоть. Она извивалась в его электрическом потоке и становилась все мягче. Он погружался в эту мягкость и с восторгом наблюдал, в какие сложные узоры выстраивались встающие ему навстречу в тумане слезинки. Он медленно опускался, все время поворачиваясь, удерживаемый голубым шепотом, обвивавшим его тело, как паутина. Звук ее дыхания во влажной пещере подушки звучал низко, он касался ее кончиками пальцев, и она дышала еще тяжелее, ее дыхание поднимало его, а он все опускался, слабея, в обволакивающей мускусной сладости.
Под ним что-то начало пульсировать, что-то тонко взвизгивало, и он боялся опускаться. Он почувствовал страх. Паника охватила его, горло у него сжалось, он вцепился в оболочку, и она разорвалась в его руках. Он падал все быстрее и быстрее!
Фиолетовый взрыв взметнул все вокруг, зарычал зверь, который искал его, но имени которого он не знал. Он услышал ее крик, она извивалась под ним, и ужасное чувство крушения охватило его...
И наступила тишина.
Она длилась мгновение.
Потом зазвучала мягкая музыка. Они лежали в жаркой маленькой комнатке, касаясь друг друга, и спали. Долгие, долгие часы...