Разбитая ваза
Шрифт:
— А вы ее… э-э?
— Я ее трубадур. Она мой клиент. Если вам когда-нибудь потребуется… впрочем, с этим можно и нужно повременить. А вот, смотрите, и третье отделение концерта.
Капитан вышел из гримерной, прикрыв за собой дверь.
Шляпы и пальто на нем уже не было. Цепким взглядом он обвел всех присутствующих. Держался он строже, чем раньше, но голос его был скорее мрачный, чем враждебный.
— Мистер Ян Тьюсар погиб от пули, вошедшей в рот и вышедшей из верхней части черепа. Официальное заключение на данный момент — он застрелился. И нет оснований полагать, что окончательное заключение
Взгляды, движения, колебание, шепот.
Всеобщее замешательство прервал голос:
— Я могу.
— Благодарю вас. Ваша фамилия?
— Бек. Феликс Бек. — Он выступил вперед и открыл рот, но не раздалось ни звука. Наконец, словно желая закрепить на все времена чрезвычайно важное и бессмертное сообщение, он громко произнес: — Я учитель Яна Тьюсара. С давних пор.
— Хорошо. — Капитан вручил ему записку. — Это его почерк?
Бек взял листок и стал всматриваться в него. Наступила почти полная тишина, лишь из-за закрытой двери доносились приглушенные голоса и звуки. Он провел по глазам тыльной стороной ладони и снова обратился к записке. Губы его неслышно шевелились. Потом он поднял глаза на присутствующих и тихим, дрожащим голосом спросил:
— Знаете, что он нам пишет? — Он потряс запиской. — Я принадлежу к ним, правда? К друзьям, которые верили в него? Я вас спрашиваю! Вы знаете…
По щекам его скатились две слезинки, и он не смог продолжать.
— Мистер Бек! — резко сказал капитан. — Я задал вам вопрос. Это почерк Тьюсара?
Он протянул руку и забрал у него записку.
Бек кивнул, снова вытер глаза и крикнул:
— Да! Разумеется, его!
— Благодарю вас. — Капитан спрятал листок в карман. — Еще несколько вопросов — и все. Кто-нибудь из присутствующих был в этой комнате, когда Тьюсар покинул сцену и прошел в гримерную?
— Я, — снова заговорил Бек.
— Вы видели, как он вошел в гримерную?
— Да. — Голос Бека был сдержаннее. — Я был неподалеку, я пришел сюда после Лало. Не выдержал и ушел.
Я вошел в гримерную и снова вышел, когда он появился, я был здесь.
— Зачем вы заходили в гримерную?
— Я хотел взглянуть на футляр от скрипки.
— Зачем?
— Хотел убедиться. Мне показалось, что он играет не на своей скрипке.
Раздался ропот, люди зашевелились, и Бек с вызывающим видом окинул присутствующих.
— Я до сих пор так считаю!
— Почему? — нахмурился капитан.
— Звук! Боже мой, слух у меня есть, как вы думаете?
— Вы хотите сказать, скрипка звучала иначе? А что, у Тьюсара была какая-то особенная скрипка?
— Страдивари. И не просто Страдивари, а Страдивари-Оксмана. Этого вам достаточно?
— Не знаю. Тьюсар принес скрипку с собой, когда ушел со сцены?
— Разумеется. Я окликнул его, но он мне не ответил и даже не остановился. Не взглянув на меня, он вошел в гримерную и закрыл за собой дверь. Я хотел войти, еще раз окликнул его, но он велел мне не входить. Я решил оставить его ненадолго одного, тут пришли
— Когда вы вошли в гримерную взглянуть на футляр, там был кто-нибудь?
Бек уставился на него:
— Был?.. Разумеется, нет!
— Пистолета в гримерной вы не заметили?
— Нет, не заметил. Но пистолет лежал в кармане его пальто — по крайней мере, в последнее время так было.
После его концерта в пользу Чехословакии, когда он стал получать письма с угрозами, он не расставался с пистолетом. Я говорил ему, что это глупо, но он не слушал меня.
— Понятно, — капитан кивнул, — значит, пистолет принадлежал ему. Вы сказали, что после Тьюсара пришла мисс Моубрей. Кто она такая?
— Аккомпаниатор Тьюсара.
— Вот мисс Моубрей, — раздался резкий голос, — и пора бы ее отпустить домой. Она не в состоянии отвечать на кучу излишних вопросов.
Красивый, темноглазый и темноволосый человек, в вечернем костюме, не менее элегантный, чем Адольф Кох, но молодой, стройный, со спортивной фигурой, держал руку на спинке стула, на котором сидела Дора Моубрей. В его тоне звучало если не высокомерие, то по крайней мере создавалось впечатление, что, будь у него время и желание, он, пожалуй, и свою бабушку стал бы учить есть с ложечки. Взоры всех присутствующих обратились к нему.
— Будьте добры, ваше имя? — осведомился капитан.
— Меня зовут Перри Данхэм. Незачем допрашивать мисс Моубрей. Она уже один раз здесь теряла сознание.
Мы видели с ней, как застрелился Ян.
— Ах, вот как?!
— Да, и это может подтвердить большинство присутствующих. Когда я пришел сюда, мисс Моубрей и мистер Кох уже были здесь, а вскоре собрались и все остальные.
Все громко удивлялись тому, что произошло с Яном. Двое или трое попытались войти в гримерную, но он крикнул, чтобы к нему не входили. Наконец, когда до конца антракта остались считанные минуты, Бек и Кох решили, что мисс Моубрей должна пойти к Яну, а я, испугавшись, как бы он не запустил в нее чем-нибудь, вошел вместе с ней.
Ян стоял перед зеркалом с пистолетом в руке. Я не растерялся и велел мисс Моубрей закрыть дверь, что она и сделала. Я заговорил с Яном и стал медленно к нему приближаться, но, когда я был от него шагах в трех, он сунул дуло в рот и нажал на спусковой крючок.
— Так, — капитан перевел дыхание, — как я уже говорил, мистер Данхэм, я уже пришел к выводу, что речь идет о самоубийстве. Никогда не слышал, чтобы человек открывал рот специально, чтобы туда ткнули дулом пистолета. Разумеется, ваш рассказ окончательно проясняет дело, но для соблюдения формальностей я хотел бы задать мисс Моубрей один вопрос. Мисс Моубрей, все произошло так, как описал мистер Данхэм?
Не поднимая головы и глаз, она кивнула.
— Простите, — настаивал капитан, — но если мы выясним все детали сейчас, вопрос будет тут же закрыт.
Вы были вместе с мистером Данхэмом, когда Тьюсар застрелился?
— Да, — прошептала она. Затем она подняла голову, встретилась глазами с капитаном и продолжила неожиданно спокойным и сильным голосом: — Мы были там.
Я стояла дальше, чем Перри, и еле сдерживалась, чтобы не закричать. Когда Ян поднял пистолет, Перри подскочил к нему, но было уже поздно, он не успел…