Разбитое сердце богини

Вербинина Валерия

Марина, которая пряталась за деревьями, дрожа от ужаса, в конце концов переборола свой страх и, взяв пистолет одного из убитых боевиков, застрелила Белозерова. Охотник взглянул ей в лицо и увидел, как дрожат ее губы. И еще он увидел, что оружие, которое она держала обеими руками, ходит ходуном.

– Это ты… – прошептала она.

– Что, Марина? – Он сдвинул брови, не понимая.

– Владислав был прав… Когда он хотел свалить все на тебя, он даже не предполагал, что это правда… Но это правда. Ты и есть Ангел.

Он видел, что она близка

к безумию и оттого спорить с ней бесполезно. Однако очень мягко он все же попытался ее вразумить:

– Марина, я не…

Она упрямо замотала головой.

– Ты пришел нас всех убить… Ты доволен, да? Теперь ты добился своего… – Она стиснула пистолет покрепче и облизнула губы. – Это ты во всем виноват. Никого больше не осталось – только мы с тобой.

Он сделал движение к своему оружию, но Марина заметила его и отрицательно покачала головой.

– Я тебя убью, – просто сказала она. – Ты больше никогда не сможешь вредить. Никому.

Значит, он никогда не достигнет рая. Фонтан… Вьюнок… Гранатовое дерево…

И он отвернулся, чтобы не видеть ее лица. Он не хотел, чтобы образ этой мелкой хищницы был последним, что он увидит на земле.

В следующее мгновение он услышал выстрел.

Глава 38

Ангел

– Еще раз выстрелишь в меня – я тебя убью, – сказала я.

Охотник повернул голову, но даже не удивился, увидев, как я вылезаю из ямы. Мгновение назад Марина рухнула на землю, взметнув несколько сухих листьев. Не стану говорить, что я предчувствовала, что мне придется ее прикончить. В нашей работе вообще никогда не знаешь, как все обернется. Взять хотя бы это дело: начиналось вполне буднично, а в результате получилось черт знает что.

– Я знал, что на тебе бронежилет, – пробормотал Охотник. – Сразу понял, когда тебя обыскивал. А Калиновский… он ведь обо всем догадался. Ну, я и решил: лучше уж я в тебя выстрелю, чем кто-то другой.

– Получается, ты тоже догадался? – рассеянно спросила я.

– Уже давно.

– Да? И чем же тебе не понравилась милая провинциалка Татьяна Стрелицкая? Или ты тоже обратил внимание на фразу соседа о том, что у моей тетки никогда не водилось цветов?

– Нет, дело вовсе не в этом.

Я пристально посмотрела на него.

– Что, я как-то выдала себя в доме, когда отстреливалась? Слишком профессионально это делала?

– И это тоже. В боевой ситуации с непривычки очень тяжело, а с оружием – тем более. Или человек забудет снять предохранитель, или не заметит, когда кончится обойма, или вообще впопыхах прострелит себе ногу. И потом, когда ты закатала той девке, которая в меня стреляла, пулю в лоб с такого расстояния… Ты пыталась меня убедить, что это случайность, но я отлично знаю, что такие случайности из области фантастики. С другой стороны…

– С другой стороны, мне ведь могло просто повезти. Так?

Охотник тяжело вздохнул.

– Я думал не об этом. Просто я помнил, что ты никак не могла убить Алексея, и это сбивало меня с толку.

Потом, если бы ты была и впрямь… ну… тем, кого называют Ангелом Смерти, то ты бы наверняка разделалась со мной, когда я был ранен. Помнишь, я прострелил бензобак, машина наших преследователей горела, и ты так ловко отобрала у меня оружие… – Он умолк. – Я почти поверил, что мне конец, но ты не сделала этого. Потом возник Калиновский и сказал, что Лосев был убит как раз в тот промежуток времени, когда тебя не было возле меня. Я снова насторожился. И еще это отравление Ипполита… Я знал, что ты не могла подмешать ему яд в бутылку, потому что ни на секунду не выпускал тебя из виду. Но когда взорвали Гнедича, я почти не сомневался, что это все-таки ты. Вообще, надо сказать, меня почти сразу же насторожили некоторые моменты, мелочи…

– Да? Какие именно?

– Если честно, все началось с твоих кукол.

– Не поняла.

– Ну, когда я их увидел… Это же такая тонкая работа, такое нужно терпение… Особенно вышивка на платьях. Когда я увидел, как тщательно все вышито, у меня уже тогда мелькнула мысль, что это выдает твой характер. Упорный, внимательный к мелочам, ну и… Он как-то не вязался с тем, что я видел. Я хочу сказать, не вязался с твоим обликом.

– Сдаюсь, – вздохнула я. – И поэтому ты стал меня подозревать?

– Тогда я интуитивно почувствовал, что это странно. Потом, ты утверждала, что сделала все, чтобы никто не нашел свидетеля, то есть тебя. При этом ты продолжала всюду ходить в желтой куртке, куртке очень заметного цвета, которую легко запомнить. Если бы ты не хотела, чтобы тебя нашли, ты бы прежде всего поменяла одежду. Очень легко было до этого додуматься, если бы… если бы ты действительно являлась просто свидетелем, который не хочет, чтобы его отыскали. Но ты продолжала везде ходить в той же куртке.

– Вышивка и куртка, – пробормотала я себе под нос. – А ты внимательный, на будущее надо будет учесть. Что-нибудь еще?

– Конечно. После того как западня провалилась и нам пришлось отстреливаться… Мы приехали ко мне на квартиру, утром ты говорила о чем угодно, но… Ты ни словом не обмолвилась о людях, которых убила. Если бы ты стреляла первый раз в жизни, если бы ты раньше не имела дела с оружием, ты бы… ну… как-то переживала, что тебе пришлось убивать, пусть даже защищая свою жизнь. А ты была совершенно спокойна, словно это не люди, а мишени в тире. Вот тогда я окончательно убедился, что ты не та, за кого себя выдаешь.

Я вздохнула и посмотрела на листья под ногами. Они были желтые, но во многих местах на поляне уже перекрасились в алый цвет – цвет пролитой крови.

– Скажи, Охотник, почему ты меня не выдал? Это ведь было проще простого.

– Наверное. Но я не смог.

– Киллерская солидарность? Я же знаю, тебе тоже приходилось убивать людей.

– Дело не в этом.

Сама собой напрашивалась реплика: «А в чем?», но я промолчала. В сущности, все и так было понятно. Однако Охотник воспринял мое молчание по-своему.