Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
Вот что он писал тогда, в те чудные летние дни, накануне отъезда в кругосветное путешествие.
Убирая тетрадь в ящик стола, он вдруг вытащил прошлые свои дневники, те, которые вел двумя годами раньше, и от нечего делать перелистал.
«18 января 1889 года, Санкт-Петербург.
На катке еле-еле выгребали против ветра. После чаю поехали с Папа на Варшавскую станцию в мундирах. Встретили дядю Louis, Эрни и Аликс [12] . Она очень выросла и похорошела…
12
Великий
19 января.
Не знаю, чем объяснить, но на меня нашло какое-то странное настроение, не то грустно, не то весело!
22 января.
Обедали с фамилией и Гессенскими. Аликс сидела напротив меня…
30 января.
На катке очень возились с тетей Эллой и Аликс. После закуски поехали с Папа и Мама в «Микадо», где очень веселились и смеялись.
3 февраля.
Съезжали с гор с тетей Эллой и Аликс. После чаю она пришла к нам, показывали свои комнаты.
14 февраля.
Был в очень возбужденном состоянии духа, не знаю уж, по какой причине…»
Ники вздохнул, вспомнив свои мечты об Аликс, мечты, которым так и суждено, наверное, остаться несбыточными, и закрыл было тетрадку, но из нее выпал листок. Это было письмо от Елизаветы Федоровны, «тети Эллы», сестры Аликс:
«Дорогой Ники, я целый день все думала и думала о нашем разговоре, и твоя записочка, которую я только что получила, доставила мне такую радость, сердечно благодарю, – конечно, я рассказала Сергею, но никто больше ни слова не узнает. Знаешь, мне говорили, что если человек усердно молится в церкви, которая должна быть освящена, то Бог услышит его молитвы – так вот, я молилась в Иерусалиме и в доме Павла за вас обоих, чтобы вы оказались вместе и любили друг друга, – я написала сегодня Аликс, но мы вчера с тобой долго беседовали и о ней тоже говорили и что ты вспоминаешь с таким восторгом об ее приезде зимой и радости встречи с ней, и спросила, могу ли передать от нее тебе добрые пожелания. Я не осмелилась сказать более ясно, ты сделаешь это когда-нибудь – даст Бог, все пойдет хорошо. С верой и любовью можно многого добиться, и если они у тебя есть, все будет к лучшему.
Множество раз нежно целуем, Сергей и любящая тебя тетушка».
Ники снова вздохнул, вложил письмо между страниц дневника и затолкал тетрадку поглубже.
Нет, лучше о прошлом не вспоминать, до сих пор больно!
Надо думать о настоящем. Настоящее – это Маля. Хотя нет, Маля – это уже тоже прошлое. Потому что он завтра уезжает!
23 октября 1890 года Ники выехал из Гатчины со своим братом, великим князем Георгием Александровичем, в Афины. Среди прочих сопровождал его и Евгений Волков.
Вот что Ники имел в виду, говоря: «Я вернусь!» А Маля узнала о его отъезде, лишь когда он был уже далеко.
Она рыдала, думая, что забыта и брошена, однако она не знала, что Ники непрестанно думал о ней, и только чувство долга удерживало его от того, чтобы разругаться с отцом и не ехать в это дурацкое путешествие.
Так уж повелось, что все русские цесаревичи, начиная от Павла I и до Александра III, завершив курс наук, отправлялись в путешествие по России и Европе. Однако Николаю устроили грандиозное
Как раз в это время было решено основать Великую Сибирскую железную дорогу, поэтому Ники предстояло лично присутствовать при начале ее строительства во Владивостоке и свезти первую тачку грунта для насыпи железнодорожного пути. Кроме этого, он был должен установить личные отношения с царствующими особами государств по маршруту путешествия.
Цесаревича сопровождали руководитель всего турне генерал-майор свиты князь Барятинский (бывший гувернер наследника), а также флигель-адьютант князь Оболенский из лейб-гвардии Конного полка, князь Кочубей, представлявший Кавалергардский Его Высочества полк, и небезызвестный Евгений Волков – от лейб-гвардии Гусарского Его Высочества полка. Для создания книги о путешествии был прикомандирован чиновник Министерства внутренних дел князь Эспер Эсперович Ухтомский.
Первым пунктом на пути числилась Вена, затем – Триест, где наследника ждали три русских корабля (фрегаты «Память Азова», «Владимир Мономах» и канонерская лодка «Запорожец»), а также брат, восемнадцатилетний мичман великий князь Георгий Александрович, который должен был следовать с Ники дальше. Кроме того, в Афинах к ним присоединился кузен, принц греческий Георгий, так что на борту оказалось два Джорджи, русский и греческий, что немало веселило всех, ибо происходила постоянная путаница.
Однако с Георгием Александровичем почти немедля случилась изрядная конфузия. В Египте он затеял роман с какой-то итальянкой из посольства и пригласил ее покататься на рейде на быстроходном катере. На беду, погода в тот вечер весьма испортилась, начался ветер, грянул дождь. Джорджи Русский страшно простудился и был вынужден прервать путешествие.
На корабле остался только Джорджи Греческий, большой оригинал, обладатель самых экстравагантных пристрастий. Первым делом он заявил Ники, что намерен сделать себе настоящую японскую татуировку и переспать с настоящей японской гейшей. Ники тоже загорелся, только он еще не знал, отважится ли и на то, и на другое. Впрочем, до прибытия в Японию оставалось много времени: предстояло посетить множество городов Индии и Китая, Цейлон, Сингапур и остров Ява.
И вот, наконец, 15 апреля 1891 года шесть судов русского флота подошли к Нагасаки.
Сначала корабли долго двигались по тенистому коридору между рядами высоких гор, покрытых лесом необычайно яркого, изумрудного цвета. Бриз сменился безветрием, напоенным ароматом зелени и цветов. Неумолчно неправдоподобно громко трещали цикады. А вокруг корабля сновали сотни крохотных лодочек-джонок под белыми парусами. Такие джонки путешественники уже видели в Китае, видели и маленьких желтолицых людей с длинными, как у женщин, жесткими черными волосами, заплетенными в косы. Япония во многом напоминала Китай и все же сильно отличалась от него.
Наконец открылся порт с массой кораблей, среди которых на первый взгляд было непросто найти место для якорной стоянки. Однако лоцманский корабль отвел эскадру в относительно свободное место, охранявшееся несколькими военными судами. Было очень забавно наблюдать, как вокруг этих кораблей сновали джонки, не осмеливаясь приблизиться. Прочие же корабли они натурально брали на абордаж.
– Торговцы, – усмехнулся Джорджи. – Что там только не продают, я думаю! Сувениров можно набрать на целый гарем. Впрочем, на кораблях ломят втридорога, – добавил он с озабоченным видом, – лучше покупать на уличных лотках, а то в кошельках живо ничего не останется.