Разбитые сердца
Шрифт:
Вчера было слишком поздно, чтобы с ним спорить, а сегодня слишком рано.
Похоже, он испытывает облегчение, заметив, что я здесь сижу. Наверное, подумал, что я сбежала среди ночи, когда не увидел меня в кровати.
Я множество раз хотела убежать, но куда мне идти? Кажется, что теперь мне нигде нет места. Только с Самсоном я почувствовала себя дома, но его отняли у меня.
Отец садится рядом со мной. Его поддержка не расслабляет меня, как поддержка Самсона. Я напряжена и непреклонна.
Он наблюдает
— Помнишь, как мы впервые ходили на пляж? — спрашивает он.
Я мотаю головой.
— Я ни разу до этого лета не была на пляже.
— Была. Просто маленькой. Может, ты не помнишь, но я возил тебя в Санта-Монику, когда тебе было четыре или пять.
Наконец я смотрю ему в глаза.
— Я была в Калифорнии?
— Да. Ты не помнишь?
— Нет.
На миг на его лице мелькает сожаление, но затем он убирает руку со спинки стула и встает.
— Сейчас вернусь. У меня где-то есть фотографии. Я забрал альбом из нашего дома в Хьюстоне, когда узнал, что ты приедешь.
У него есть мои детские фотографии? Якобы на пляже?
Поверю, когда увижу.
Через несколько минут отец возвращается с фотоальбомом в руках. Садится обратно на стул и, открыв его, протягивает мне.
Я листаю фотографии и чувствую, будто вижу чью-то чужую жизнь. Там так много моих фотографий, а я даже не помню, чтобы их делали. Дней, о которых я вообще ничего не помню.
Дохожу до серии фотографий, на которых я бегаю по песку, и не могу связать их с воспоминаниями. Наверное, в том возрасте я даже не осознавала, что означает путешествие.
— Когда это было? — спрашиваю я, указывая на фотографию, на которой я сижу за столом перед тортом ко дню рождения, но на заднем плане стоит рождественская елка. Мой день рождения через несколько месяцев после Рождества, а я, как правило, приезжала к отцу только летом. — Я не помню, чтобы встречала с тобой Рождество.
— Формально не встречала. Ты приезжала только летом, и я совмещал все праздники в одно большое торжество.
Когда он упоминает об этом, я что-то смутно припоминаю. Вижу померкшие воспоминания о том, как открывала подарки, объевшись до боли в животе. Но это было очень давно, и я не пронесла эти воспоминания сквозь годы. И традиции, судя по всему, тоже.
— А почему перестал? — спрашиваю я.
— Честно говоря, не знаю. Ты стала взрослеть и каждый раз, когда ты приезжала, казалось, что тебя все меньше интересуют всякие глупости. А может, это все мои предположения. Ты была очень молчаливым ребенком, было сложно что-то от тебя узнать.
В этом я виню свою мать.
Я листаю альбом и останавливаюсь на снимке, на котором сижу у отца на коленях. Мы оба улыбаемся
Все эти годы я думала, что он никогда не был со мной ласков. Он так много лет таким не был, что это мне запомнилось больше.
Я провожу пальцем по фотографии, грустя из-за того, что наши отношения по какой-то причине изменились.
— Когда ты перестал обращаться со мной как с дочерью?
Отец вздыхает и смотрит на меня полным разных эмоций взглядом.
— Когда ты родилась, мне был двадцать один. Я не понимал, что с тобой делать. Когда ты была маленькой, это было легче скрывать, но когда ты подросла, я просто... чувствовал себя виноватым. И вина стала отражаться на нашем с тобой общении. Мне стало казаться, что наши встречи причиняют тебе неудобства.
Я мотаю головой.
— Я с нетерпением ждала только этих встреч.
— Жаль, что я этого не знал, — тихо говорит он.
Я начинаю жалеть, что не говорила ему.
Этим летом я точно узнала от Самсона, что держа все в себе, ничего не добьешься. От этого открывшаяся под конец правда лишь причинит больше боли.
— Я даже не представлял, какой она была матерью, Бейя. Вчера вечером Сара рассказала мне кое-что из того, чем ты с ней поделилась, и я... — Его голос дрожит, будто он пытается сдержать слезы. — Я много раз поступал неправильно. Мне нет оправданий. Ты имеешь полное право злиться, потому что ты права. Мне стоило сильнее бороться за возможность узнать тебя. За возможность проводить с тобой больше времени.
Отец забирает у меня альбом и кладет рядом с собой. Поворачивается ко мне с неуверенным выражением лица.
— Мне кажется, то, что ты позволяешь судьбе этого парня управлять твоим будущим, — моя вина, потому что я никогда не был тебе примером. Но несмотря на все это, ты выросла потрясающим человеком, и не благодаря мне. Это твоя заслуга. Ты борец, поэтому, конечно, хочешь остаться и бороться за Самсона. Возможно, потому что во многом видишь в нем себя. Но что если он не тот, кем ты его считаешь, и ты принимаешь неверное решение?
— А что если он именно тот, кем я его считаю?
Отец берет мою правую руку и заключает в ладони. Вид у него искренний, он смотрит на меня с неприкрытой честностью.
— Если Самсон тот человек, которым ты его считаешь, то чего бы он, по-твоему, хотел для тебя? Думаешь, он хотел бы, чтобы ты отказалась от всего, ради чего трудилась?
Я отворачиваюсь от отца и смотрю на рассвет. Вереница чувств застряла в горле.
— Я люблю тебя, Бейя. Достаточно сильно, чтобы признать, что тебя подвело слишком много людей в твоей жизни. И я в том числе. Единственный человек, который всегда был тебе предан — это ты сама. И ты сейчас оказываешь себе дурную услугу тем, что не ставишь себя на первое место.