Шрифт:
РАЗБИТЫЙ КОМПАС УКАЗЫВАЕТ ПУТЬ
Во что превратилась русская интеллектуальная культура? Чистое мышление никогда не было сильной стороной русского человека. Русские - замечательные рассказчики, но плохие мыслители. Их интересует не мысль, а слово, не философия, а филология. Но тем чище и дороже та горсточка бриллиантов, которую добавила Россия в многотысячелетнюю сокровищницу мировой мысли. Не так много: гениальные фантазии Достоевского, в чём-то упредившие основной поток европейского мышления XX века; трагическая и злая наивность Толстого; сверхточные "мысли вслух" Розанова... Что же сейчас? В огромном соборе слышен глухой скрип. Приглядевшись, в боковой стене различаешь открывшуюся грязную дверцу. И там, между мусорных вёдер и швабр, за небольшим столом сидит низколобое существо в ватнике и ушанке. На столе полный порядок: початый "завтрак туриста", аккуратно накрошенный на пожелтевшую "Комсомольскую правду" кусковой сахар, эмалированная кружка с чифирём. Существо добродушно смотрит на вас: "Товарищ, вы по какому вопросу?"
Сейчас достаточно ясны масштабы деятельности Лысенко: неслыханное мракобесие и шарлатанство, разгром школы отечественной генетики, разрушение сельского
Чтобы оценить масштаб и глубину произошедшего, представьте на минуту, что разрушение, начатое в биологии Лысенко, пошло ещё дальше, что после всех подлостей и доносов нашёлся на него Сверхлысенко, который уже Трофима Денисовича обвинил во всех смертных грехах, начиная от "витализма" и кончая неизбежным "сотрудни- чеством". Результатом "разгрома лысенковщины" явилась бы вообще ликвидация биологии как "буржуазной лженауки". Однако и это не всё. Для полноты картины следует ввести Триждылысенко, который в свою очередь после смерти Дваждылысенко "творчески развил учение" и, уничтожив всех его учеников, "закрыл" саму проблему изучения живой природы. Вот схема развития отечественной философской мысли после 1917 года. От тупого немецкого публициста середины прошлого века к больному Ленину и, наконец, к триждывеличайшему философу всех времён и народов.
Неудивительно, что даже золотушная перестройка была воспринята "советскими философами" как мировая несправедливость. Ведь и переход к критике Сталина в 60-е годы был для них трагедией. Тогда с большим скрипом советские мыслители выдавили из себя требуемую формулировку: гениального Лысенку творчески развил ещё более гениальный Дваждылысенко, впоследствии искажённый негодяем Триждылысенко. При этом дело не дошло даже до реабилитации "незаконнорепрессированных" учеников Ленина. Если в 60-е годы в других областях произошли серьёзные сдвиги, появились новые имена, то в философии ничего подобного не было. Собственно поколения 60-х здесь так и не образовалось. Появились не написавший ни одной строчки великий философ Мамардашвили (чем он занимался реально никто до сих пор не знает - "Восток дело тонкое"), горький пьяница Эвальд Ильенков, пытавшийся на практике осуществить голубую мечту советской власти - создать слеполгухонемую интеллигенцию, да кэвээнщик Александр Зиновьев. В литературе 60-е дали Аксёнова, Трифонова, Евтушенко, Рождественского и т.д. Можно по-разному оценивать их творчество, тем более жизненную позицию, но это действительно писатели и поэты. Назвать философами Ильенкова или Мамардашвили можно разве что в виде аллегории. Кто-то ловко сдул пену с кружки пива, ребята засмеялись, захлопали по плечу: "Ну ты, Вань, ПОЭТ".
Собственно "оттепель" в области философии достигла максимума в 1956 году, когда для служебного пользования мизерным тиражём были выпущены труды по истории русской философии Зеньковского и Лосского (между прочим, с неслыханными по своей подлости "предисловиями редакции"). На этом возрождение философской науки закончилась, так, в сущности, и не начавшись. Соответственно, в обиход не был введён сам материал для философских размышлений - труды отечественных философов. Чтобы оценить уровень маразма, представьте на минуту, что в литературе "запретили" Пушкина и Толстого, Тургенева и Достоевского, Чехова и Гоголя. Оставили же - Чернышевского, да немного Герцена и Салтыкова-Щедрина. И всё. Люди затрачивали огромные усилия на то, чтобы просто ЧИТАТЬ философскую литературу. О том, как она доставалась, можно писать романы. Ещё в начале 80-х годов мне попадались ПЕРЕПИСАННЫЕ ОТ РУКИ книги Бердяева и Ильина. В плохой любительской фотокопии я читал упомянутую выше книгу Зеньковского. На первой странице был явственно виден штамп: "Библиотека ЦК компартии Узбекистана". Здание библиотеки рухнуло во время ташкентского землетрясения 1966 года. Часть вредных книг кому-то из бледнолицых шайтанов удалось собрать среди обломков и вывезти в Москву. Книги искали и нашли, но Зеньковского успели переснять на плёнку и потом размножить в нескольких копиях.
На этом фоне схема начавшейся в 1986 году "перестройки советской философской науки" была вполне понятна с упреждением лет на десять: лёгкая критика двух-трёх имён (вроде Юдина или Митина), косметическое омоложение кадров, а потом выпуск с соответствующими комментариями нескольких замалчиваемых произведений (немного Соловьёва, немного Вернадского) и превращение этого, по сути, обыденного и рутинного процесса в "событие".
II
Впрочем, непосредственно в КГБ думали иначе, посильнее.Первоначальной целью перестройки было создание общества, напоминающего Югославию 60-80-х годов, то есть умеренной коммунистической тирании, частично или полностью контролируемой Западом. Для этой цели в числе прочих необходимо было решить проблему идеологического воздействия западных и международных организаций на будущий СССР. В Югославии для этой цели оказался пригодным "еврокоммунизм". В середине шестидесятых группа коммунистических интеллигентов основала философский журнал "Праксис", на страницах которого стала в доходчивой для партбюрократов форме объяснять заповеди "социализма с человеческим лицом": "не много убий", "не много укради". В интеллектуальном отношении всех этих Супеков, Кангргов, Грличей и Животичей, конечно, просто не существовало, но предложенная ими лексика давала возможность идеологического объяснения включения Югославии в западную сферу влияния. В СССР роль "Праксиса" был призван сыграть изданный в 1989 г. на деньги КГБ опус "После коммунизма" -
Кстати, это наглядное опровержение распространённой легенды о "всё испытавших, всё проникших" провидцах из КГБ, которые при помощи ультрасовременной техники и засекреченных учёных "следят науку". На самом деле всем действиям КГБ присущ налёт идиотизма, ибо профессия этих людей - разрушение. Взорвать колодец кегебисты могут ловко. Начнут рыть - себя засыпят. Созидание основано на инициативе. Кегебисты действуют топорно, по схемам и домашним заготовкам, поэтому всегда опаздывают. У них есть вкус к разрушению, но нет вкуса к созиданию. "Московский комсомолец" - это жёлтая газета: задорная, наглая, с юморком. Все члены редакции понимают друг друга с полуслова и делают деньги, делают тираж, делают успех. В "Рабочей трибуне" сидят сурьёзные майоры, и, за что бы эта газета не бралась, всё она делает бездарно. Ибо неискренне. Она не любит и, более того, презирает своего читателя. Есть установка на популярность. Хорошо, будет популярность - очередной номер выходит с пустой страницей, на которой написано "Это место поцеловал Чумак". Девочек хотят? Будут девочки: посреди статей о гниющем Западе появляется пошлая фотография полуголой девицы. И всё делается с брезгливой серьёзностью: "“Они (используемые хамы-читатели) это любят". И видно, что тут не "живая жизнь", а лицемерная манипуляция. "Московский комсомолец" катится из-за того, что колёса крутятся, - "сама пошла". У "Рабочей трибуны" колёса квадратные, и она существует только потому, что "за верёвку тянут". ДУШИ в этом деле нет.
Плюс конечно и уровень исполнителей. В 70-е годы в кегебистские конторы завезли компьютеры. Каждый день лоботрясам положили писать отчёты о проделанной работе. Писать было скучно, и "разведчики" устроили конкурс - кто быстрее напишет отчёт, стуча носом по клавиатуре. Мне кажется, это идеальный символ компетентности берущейся сейчас за всё, что плохо лежит, армии профессиональных вредителей.
III
В общем и самостийная мимикрия, и программа насильственной эволюции марксизма были обречены на провал. Однако "сам собой" ещё задолго до 1986 года вызревал более тонкий и подлый вариант философской "перестройки" - с комсомольским огоньком, с "загадом". Это был уровень именно биологический, уровень не свинчивания мёртвой искусственной конструкции в пожирающий энергию и деньги "агрегат", а уровень брошенного умелой рукой семечка, которое разнесло в баобаб. Это уже, конечно, не "органы", а сама советская жизнь, её ухмыляющийся творец.
В 1980 году некто Кувакин, муж официантки из валютного ресторана, издал книгу "Религиозная философия в России". В книге утверждалось, что религиозные мыслители в России начала века "работали над разрушением прогрессивного наследия русской культуры", а публикация их произведений на Западе делается с целью "принижения социальных и духовных достижений нашей страны". Стиль и тон этого "произведения" достаточно точно передаёт, например, такая цитата:
"Религиозно-мистические легенды о "русской душе", сочинённые Бердяевым, Зеньковским и др., суть не что иное, как пропагандистская гипертрофия религиозно-мещанских представлений о национальных традициях. Эти представления расцвели в эпоху кризиса эксплуататорской России в сознании её реакционных и декадентских апологетов, напуганных надвигающимся крахом устарелой надстройки, испугавшихся идей социализма и подъёма революционного творчества народных масс. В.И.Ленин указывал на то, что абстрактные и туманные разглагольствования о существовании какой-то мистической национальной "души" в аспекте социальном представляют собой разговоры мещан и обывателей о своей собственной "душе", которая в своём одинаково ненаучном, убогом и реакционном содержании интернациональна." Научная душа Кувакина развернулась на трёхстах страницах книги во всей широте. Например, глава, посвящённая Розанову, называлась так: "Между "Святой Русью" и обезьяной".
Но кто брезгливо отвернётся, тот не понимает советской культуры, чиновничьей логики её развития. Кувакин "открыл тему". В сторону русской философии разрешили плеваться. Раз есть куда плевать, значит признан факт существования оплёвываемого объекта, - по советским меркам дело большое. В 37-м, открыв ЦПКиО, везде расставили урны с надписью: "Рабочий! Плюй в урну - она твой друг". Удостоиться плевка советского человека - значит удостоиться и его дружбы, как бы встать с ним на одну ногу. С изданием книги Кувакина процесс пошёл. И лет за двадцать докатился бы до "академизма". Кувакин, любопытный и глупый щенок, “задрал ногу- - пометил территорию. Задрал не случайно - "вопрос был согласован". Но дальнейшего согласования уже не требовалось. Потом темку начнут утюжить несколько сот жорких украинских провинциалов, выедая и изгаживая каждый дециметр. Потом появятся несколько десятков евреев, которые украинцам культурно перекроют кислород, подставят конкурентов, изобразят полными идиотами и возьмут кассу. Часть кассы уедет на Запад, появятся хлёсткие книжонки, другая часть пойдёт в дело внутри, начнётся стремительный рост аппарата АН СССР в области философии. И наконец, после того как детский городок будет построен и сдан в эксплуатацию, сюда унылой вереницей, вытянув крысиные мордочки, потянутся "патриоты": барахтаться в песочнице, кататься на колесе обозрения, прятаться в пряничный домик, рассуждать о "жидо-масонском заговоре" и "происках ЦРУ", лепить из провинциального вздора Фёдорова и Вернадского великую сенегальскую философию.