Разбитый шар
Шрифт:
— Я… порезалась, — прошептала она.
Рядом с ней лежал кухонный нож. Она порезала руку почти до кости. Запястье было перевязано пропитавшимся кровью носовым платком. Загустевшая кровь в месте пореза засыхала, она теперь не текла, а только сочилась. Пэт жалобно глядела на него, приоткрыв рот, желая что-то сказать.
— Когда это случилось?
— Не знаю, — сказала она.
— И как?
— Не знаю.
— Больно? — спросил он.
— Да. Очень больно.
Лицо ее было в запекшихся и засохших пятнах слез.
— Ты нарочно это сделала?
— Я…
На сушильной полке раковины растаяли кубики льда, лежал лимон, оставалось немного джина.
— Надо было мне раньше вернуться, — сказал он.
— Что со мной будет? — спросила она.
— Все будет хорошо.
Он ласково убрал волосы с ее лица.
Прилипшие красные капли крови и краски сверкали в ее волосах. Полосы краски покрывали лицо, шею, руки; краской были испачканы рубашка, джинсы, ноги. А на лбу был темный кровоподтек.
— Я упала, — сказала она.
— Тогда и порезалась?
— Да…
— Ты держала в руках нож?
— Я шла с ним в гостиную.
— Я отвезу тебя к врачу, — сказал он.
— Не надо, пожалуйста.
— Тогда давай сюда врача вызову.
— Не надо, — покачала она головой. — Просто останься со мной.
— Нужно перевязать, — сказал он.
— Давай.
Из аптечки в ванной он достал марлю, лейкопластырь и меркурохром [65] . Порез оказался чистым, хотя крови вытекло порядочно. Он промыл ей руку и смазал меркурохромом. Боли она, похоже, не чувствовала, как будто впала в какое-то онемение.
65
Меркурохром — жидкий антисептик красноватого цвета, используемый для лечения повреждений кожи.
— Тебе чертовски повезло, — сказал он.
— Очень больно было.
— Впредь будь осторожнее. Не расхаживай с ножами.
— Ты насовсем вернулся?
— Да, — сказал он.
Он помог ей встать и, обхватив рукой, отвел в гостиную. Она прильнула к нему.
— Я думала, что умру, — сказала она. — Кровь все текла и текла.
— Ты не умерла бы.
— Правда?
— От этого — нет. С детьми такое постоянно случается. То с дерева упадут, то руку порежут, то коленки обдерут.
Она растянулась на диване, и он, обмакнув носовой платок в скипидар, стал смывать ей краску с волос.
— Я думала, что умру от потери крови, — сказала она.
Отмыв ей волосы, он нашел чистую рубашку и помог надеть ее. Потом показал:
— Вот. Это подарок.
И отдал ей подарочный сверток с гладиолусом, листьями и скрученной ленточкой.
— Это мне?
Она стала разворачивать подарок. Ему пришлось помочь ей.
— От кого это?
— От Рейчел, — сказал он.
Она лежала с лопаткой для торта на коленях, упаковка была брошена кучкой на пол у дивана.
— Мило с ее стороны.
— Ты все краской испачкала.
— Она отчистится?
— Наверное.
— Ты злишься, наверное, очень.
— Я только рад, что ты жива, —
— Я никогда больше так не сделаю.
Он обнял ее и прижал к себе. От нее пахло краской и скипидаром, волосы у нее были влажные, а горло пестрело у его лица пятнышками синей и оранжевой краски — от уха до ключицы. Он крепко держал ее, но она осталась неподвижна, тело было неподатливо. Застегнув верхнюю пуговицу на ее блузке, он сказал:
— Я больше никогда не уйду от тебя.
— Правда? Обещаешь?
— Обещаю, — сказал он.
Он так и сидел на диване, прижимая ее к себе, пока в комнате не сгустились сумерки. Стало прохладно, но он не двигался. Наконец, совсем стемнело. Стихли звуки улицы за окном. Зажглись фонари. Вспыхнула неоновая вывеска.
Пэт спала в его объятиях.
20
В воскресенье в Сан-Франциско (штат Калифорния) заканчивался оптический конгресс, проходивший в отеле «Сент-Фрэнсис». К десяти часам вечера многие участники уже прощались и разъезжались из города на машинах, автобусах, поездами — на чем прибыли сюда в начале недели. Зал, отведенный им в отеле, был усыпан бумагами и окурками, а вдоль стены выстроились пустые бутылки. Тут и там, сбившись в компании, оптики пожимали друг другу руки и обменивались адресами.
Лица из узкого круга Хью Коллинза собрались для тайного дорогостоящего завершающего кутежа в номере Эда Гаффи в гостинице попроще с более свободными правилами в деловой зоне негритянского гетто близ улиц Филлмор и Эдди. Всего во внутренний, круг входило одиннадцать мужчин, и каждый из них уже готов был взорваться от нетерпения.
Хью Коллинз припер к стене Тони Вакуххи, который уже находился в номере Гаффи, когда ввалилась их группа.
— Где она?
— Сейчас будет, — сказал Вакуххи. — Не выпрыгивайте из штанов.
Всю неделю он терся где-нибудь поблизости от Фисбы, но эта ночь, этот заключительный спектакль, должны были стать венцом всего. Луиза, к его облегчению и удовольствию, любезно осталась в Лос-Анджелесе. Все было улажено. Он едва сдерживался.
— Когда? — спросил Гаффи, дымя сигарой.
— Вот-вот должна прийти, — ответил Коллинз, потирая верхнюю губу тыльной стороной руки.
Такого еще не было: мексиканские безделушки, которые он раздал ребятам, фильмы для избранных, добытые им и Гаффи у работников парка развлечений, его собственные альбомы с фотографиями моделей и поклоняющихся солнцу нудистов — все это не шло ни в какое сравнение.
— Это будет стоить потраченных бабок? — хотел знать Гаффи.
— О чем речь, — заверил его Коллинз. — Можешь не сомневаться.
Он беспокойно зашагал по комнате — скорее бы уже она появилась. Оптики шептались, острили, рассказывали анекдоты, пихали друг друга в бок. У некоторых были с собой мексиканские безделушки — они крутили их в руках. Но ребятам уже становилось скучно, хотелось настоящего. Один из них, сложив руки рупором, прокричал Коллинзу:
— Ну что, дружище? Скоро?
— Скоро, — потея, успокоил его Коллинз.