Разбойничья злая луна

Лукин Евгений

– Перекур с дремотой? – усмехнувшись, сказал Андрей «ёжикам». – Сачкуем без прораба?

Он медленно обошёл этот всё время поворачивающийся к тебе овал, внимательно его изучая. Впервые. Раньше он интересовался только тем, что лежало по ту сторону.

Закончив обход, нахмурился. Ничего, кроме ассоциации с прозрачной точкой на старом надувном шарике, в голову по-прежнему не приходило.

«Окошко»… Теоретик! Эйнштейн с колосников! Да разве он когда-нибудь в этом разберётся!

…Между прочим, если шарик очень старый, в середине

прозрачной точки иногда образуется крохотная дырочка, через которую можно без последствий опустить внутрь иголку и вытянуть её потом за нитку обратно.

Он заворожённо смотрел в самый центр воздушного окошка и не мог отделаться от ощущения, что между ним и вон той длинной суставчатой травинкой, по которой ползёт самая обыкновенная божья коровка, ничего нет. Хотя что-то там, конечно, было, что-то не пропускало звук.

Андрей опасно увлёкся. Он совершенно перестал себя контролировать и слишком поздно заметил, что правая его рука – сама, не дожидаясь приказа, – поднялась над молочно-мутной верхней границей миражика. Он посмотрел на неё с удивлением и вдруг понял, что сейчас произойдёт. Но пальцы уже разжались, выпуская округлый коричневый камушек.

Рука опомнилась, дёрнулась вслед, но, конечно, опоздала. И за те доли секунды, пока камушек падал в прозрачную пустоту центра, Андрей успел пережить две собственные смерти.

…сейчас этот пузырь с грохотом лопнет, разнося на молекулы «карман», его самого, театр, город, вселенную…

…сейчас «окошко» подёрнется рябью и начнёт медленно гаснуть, а он останется один, в темноте, среди пыльных обломков декораций…

Камушек пролетел центр и беззвучно упал в траву.

«Ну и как же я его теперь достану? – Приблизительно так сложилась первая мысль обомлевшего Андрея. – Хотя… на нём же не написано, что он отсюда…»

И вдруг Андрею стало жарко. Не сводя глаз с камушка, он попятился, судорожно расстёгивая пальто.

Камушек лежал в траве.

Андрей не глядя сбросил пальто на трон, шагнул к миражику и осторожно протянул руку. И кончики пальцев коснулись невидимой тончайшей плёнки, точнее – они сразу же проткнули её, и теперь каждый палец был охвачен нежным, как паутина, колечком.

Андрей стиснул зубы и потянулся к камушку. Кольцо из невидимых паутинок сдвинулось и, каким-то образом проникнув сквозь одежду, охватило руку у локтя.

И тут он почувствовал ветер. Обычный лёгкий степной ветерок тронул его ладонь. Не здесь – там.

Андрей отдёрнул руку, ошеломлённо коснулся дрожащими пальцами лица.

– Та-ак… – внезапно охрипнув, выговорил он. – Ладно… Пусть пока полежит…

5

«Знаешь что, – сказал он себе наконец. – Иди-ка ты домой, выспись как следует, а потом уже думай. Ты же ни на что сейчас не годен. Руки вон до сих пор трясутся…»

Однако Андрей прекрасно знал, что никуда отсюда не уйдёт, пока не дождётся

ночи, когда «окошко» затянет чернотой и будут светиться лишь спирали на горизонте – с каждой минутой всё тусклее и тусклее. Потом они погаснут совсем, и останутся одни звёзды… Интересно, что они там сделали с луной? Андрей ещё не видел её ни разу… Впрочем, это не важно.

Во-первых, если он исчезнет, то будет розыск, и обязательно какой-нибудь умник предложит обшарить склад декораций. Значит, прежде всего – сбить со следа. Скажем, оставить часть одежды на берегу. Продумать прощальную записку, чтобы потом ни один порфирий не усомнился… И врать почти не придётся: вместо «Ухожу из жизни» написать «Ухожу из этой жизни». Этакий нюансик…

Теперь второе. На планах «карман» не обозначен, стены на складе декораций кирпичные, неоштукатуренные… Замуровать вход изнутри – и полная гарантия, что в пределах ближайших десяти лет никто сюда не сунется. Что-то вроде «Амонтильядо» навыворот. «Счастливо оставаться, Монтрезор!» И последний кирпич – в последнюю нишу… Каждый день приносить в портфеле по кирпичику, по два. Кладку вести ночью, аккуратно. Ну вот, кажется, и всё. Остальное – детали…

Андрей вознамерился было облегчённо вздохнуть, но спохватился.

Это раньше он мог позволить себе такую роскошь – повторять горестно, а то и с надрывом, что терять ему здесь больше нечего. Теперь, когда «золотой камушек» лежал в пяти метрах от металлических «ёжиков», а правая рука ещё хранила ощущение порыва сухого тёплого ветра, подобные фразы всуе употреблять не стоило.

Так что же ему предстоит здесь оставить такое, о чём он ещё пожалеет?

Любимую работу? Она не любимая, она просто досконально изученная. А с любимой работой у него ни черта не вышло…

Друзей? Нет их у него – остались одни сослуживцы да собутыльники. Впрочем, здесь торопиться не стоит. И Андрей вспоминал, стараясь никого не пропустить…

Матери сообщат обязательно. Ну ничего, отчим ей особенно горевать не позволит…

Денис? Его у меня отняли. Ладно-ладно… Сам у себя отнял. Знаю. Всё отнял у себя сам: и семью, и друзей, и работу… Что от этого меняется? Нет, ничего я не потеряю, да и другие мало что потеряют, если меня не станет…

…А ребята будут жалеть, а у Ленки уже всерьёз начнутся неприятности, а у жены угрызения совести, а мать всё равно приедет… Да, пожалуй, инсценировка самоубийства не пройдёт. Начинать с подлости нельзя… Тогда такой вариант: всё подготовить, уволиться, квартиру и барахло официально передать жене и якобы уехать в другой город…

Внезапно лицо Андрея приняло удивлённое выражение. Казалось, что он сейчас оскорблённо рассмеётся.

Оказывается, его побег можно было рассматривать ещё с одной точки зрения. Раньше это как-то не приходило в голову: мелкий подонок, бежавший от алиментов в иное время…