Разбойный приказ
Шрифт:
– Н-да, – поскребя затылок, задумчиво протянул Прохор. – А ведь ты, Иване, все правильно сделал… Вот что: ежели соперник у вас такой, как я, тогда удары не ловите – уклоняйтеся. Да про опорные ноги не забывайте. Вот, сейчас покажу как.
Уже под конец Прохор научил ребят паре «подлых» приемов – в низ носа и в кадык, – строго-настрого предупредив, чтобы «этаку пакость» в «честной драке» не применяли.
– Буде жизнь ваша от того зависеть, тогда не думайте – бейте! Медведя свалите.
Утомившиеся парни уселись в камышах у самой реки. Немного посидели, отдышались и, сбросив остатки одежки, кинулись наперегонки в теплую, нагретую солнцем воду. Брызги, суета, гам!
– Эх, Господи, – переворачиваясь на
Освежившись, принялись плавать до другого берега и обратно, потом, довольные, выбрались в камыши, улеглись на песочке, подставив солнцу плечи.
Чу! Позади, за кустами, вдруг послышалась песня. Нет, не песня, а какое-то радостное мычание, что ли… Парни разом обернулись, увидев, как, промелькнув за кустами, пробежала на ту сторону излучины юная светловолосая дева. Вот еще раз мелькнула, вот вошла в камыши, выбралась на излучину, встав всего лишь саженях в пяти от притихших ребят. Потянулась и, живо стащив через голову дырявое, в заплатинах, платье, вытянула к солнцу руки. Покачиваясь, постояла так немного, расплела косу и, взвизгнув, – бегом в речку. Проплыла до того берега и, вернувшись обратно, снова застыла у воды прекраснейшей древней статуей, подставив солнцу изящное, покрытое капельками воды тело.
– Красива, – восхищенным шепотом протянул Иван.
– Да нет, – Прохор хмыкнул. – Тоща больно!
Один Митрий ничего не сказал, потому как давно уже узнал девицу. Еще бы, ему-то да не узнать Гунявую Мульку! Смотрел сейчас на нее отрок да задумчиво покусывал сорванную камышинку. Это было неправильно, что Гунявая Мулька здесь купалась. Двор бабки Свекачихи где? На Стретилове, совсем в другой стороне. А здесь, берегом реки, от Стретилова только к монастырю тропинка. Что ж, Мулька в обитель ходила? Грехи замаливала? Верилось в это с трудом. И все же она была здесь, эта девчонка-грешница, купалась, загорала и выглядела явно довольной чем-то. Интересно знать чем? Странно. Ого… А они не одни подглядывают! Вон, в ивняке чья-то рожа! Жаль, не разглядеть кто – далековато. Ага, спряталась…
Натянув платье, девчонка ушла уже, поднялись и ребята, а Митька все лежал, думал, пока не позвали.
– Эй, Митрий! Держи нож, срежешь в ивняке палку.
Палку? Отрок почесал лоб. Это зачем еще?
– А ты что думал, уже все закончилось? – мигнув Прошке, засмеялся Иван. – Нет. Теперь я вас оружному бою зачну учить. Вырубил палку? Молодец. Становитесь так, как ты, Проша, показывал. Холодным оружием бой мудреный, во многом от оружного вида зависит. Есть палаш – тяжелый, правда, полегче меча, но все-таки. Лезвие с двух сторон заточено, а бывает: одна сторона – полностью, а другая лишь наполовину – так и называется, полуторная заточка. Им, палашом, и колоть, и рубить можно. Другое дело – сабля. У нее одно лезвие, для рубки, клинок, как вы, думаю, видали, изогнутый, хорошо ударить можно! Сабля палаша чуть полегче, еще легче – шпага, что в немецких землях используют. Шпагой, как и палашом, и рубить, и колоть можно, только не в пример изящнее, чем палашом. Видал я, как настоящие мастера шпагой орудуют, – фехтование называется, – и сам тому учился. В странах немецких и у фрязин целые фехтовальные школы есть. Вот у шпаги точно – не сила, ловкость нужна. Ну, еще и пальцы длинные, цепкие… вот как у тебя, Митрий.
Отрок недовольно покосился на свои пальцы. Пальцы как пальцы, не особенно-то и длинные. К его удивлению, обучение оружному бою оказалось менее утомительным и куда как более интересным, нежели умение махать кулаками. Может, это оттого, что заместо настоящего оружия покуда держали в руках палки, на которых и отрабатывали показанные Иванкой удары. Все эти защиты, отбивы, обвивки были для Митрия в новинку.
– Неважно что – сабля или, там, шпага, – не сама по себе колет-рубит, а управляется двумя
После таковых занятий опять употели и бросились было к реке… Да так и застыли, увидев на плесе недвижное, прибитое волною тело.
– Эвон что! – тихо промолвил Митрий. – Утопленник.
Все трое перекрестились.
– Посмотрим? – Подойдя ближе к лежащему лицом вниз трупу, Иван оглянулся на приятелей. – Вдруг да живой?
Прохор опасливо повел плечом:
– Ага, живой, как же!
– И все же посмотрим!
Иван наклонился и с помощью подбежавшего Митьки перевернул тело. Так и оказалось – утопленник, и пролежавший в воде уже несколько дней, – кожа размякла, набухла, а лицо было объедено рыбами. Белобрысые волосы лениво покачивались набежавшей волной.
– Одежка немецкая, простая, – задумчиво произнес Иван. – Полукафтан, пояс… Оба-на! А кафтан-то на груди разрезан! Прямо под сердцем. Кровь, правда, вода вымыла – но, видать, хорошо саданули кинжалом. И даже кошель не сняли… Ну-ка, посмотрим.
Немного повозившись, юноша вытащил из кошеля утопленника несколько серебряных монет, средь которых оказалась и пара больших – талеров.
– Значит, не ограбить хотели, – тихо сказал Прохор. – Из-за чего ж тогда убили немца?
– А немец-то – из свейских краев, – подняв глаза, заметил Митрий. Что-то больно знакомым показался ему утопленник. Белобрысый… Юхан-приказчик? Жаль, лица не разберешь. – Эвон, пуговицы-то на кафтане посеребренные – так в Швеции носят.
– Тихо! – вдруг шепотом скомандовал Прохор. – И пригнитесь все. Да пригнитесь, кому говорю, – эвон, лодка!
– И что – лодка? – начал было Митька, но, разглядев плывущих в лодке людей, прикусил язык, послушно укрывшись за камышами. Больно уж угрюмыми выглядели гребцы, про таких свеи говорили – «висельники».
– Ну и хари, – всматриваясь в лодочников, прошептал Прошка. – Ну их, пущай проплывут. Скажут еще – мы этого свея убили.
– Так он же давно в воде!
– Угу… Ограбили, убили, утопили, а сейчас в другое место решили мертвяка перепрятать. Судейские-то старцы так и порешат! Хотите разбирательства?
Разбирательства никому не хотелось.
– Тогда и сидите молча, – сурово подытожил молотобоец, глядя, как лодка с подозрительными гребцами споро поднимается вверх по течению реки.
– А я, кажется, знаю этих парней! – неожиданно произнес Митрий. – Ну, не то чтобы знаком, а видал, запомнил. Особенно вон того, чернобородого, со шрамом. Это ныряльщики, ну, те, что утопленные сокровища ищут из монастырской казны. Правильно мы спрятались, они чужих не любят. Интересно, и чего их вверх по реке понесло? Казна-то внизу где-то.
– Может, схрон у них там тайный? – предположил Иван.
Прохор согласно кивнул:
– Все может быть. А не наведаться ли нам туда как-нибудь?
– Вот-вот, – поджал губы помощник дьяка. – Только чужих сокровищ нам и не хватало для полного счастья… А вообще-то да, – он вдруг тяжко вздохнул. – Серебришко-то наше кончается.
– Вот и я о том же! – воодушевился молотобоец. – Надо бы за этими ныряльщиками проследить. В случае чего, позовем монастырских – это ж их казна-то!
– Интересное предложение… – Иван отошел от трупа. – И главное – своевременное! Да не смейся ты, Митрий, вовсе и не шучу я. Денег-то у нас в обрез. Боюсь, и до Москвы не хватит.