Разбойный приказ
Шрифт:
Еще раз взглянув на таможенника, Иван повернулся и быстро зашагал к пристани.
На реке у мосточков покачивалось с полдесятка карбасов – вместительных, неглубоко сидящих судов, довольно неповоротливых, зато надежных. Случалось их и по льдам перетаскивать, и по мелям. На бережку, напротив карбасов, дымили костры – матросы варили похлебку. Ближе к реке, на песочке, двое полуголых парней деловито конопатили варом перевернутую кверху дном лодку. Пахло смолой, солью и еще чем-то таким мерзким, чему даже и названия не было. Наверное,
Мужик этот не просто сидел и болтал в воде ногами, он еще и выпускал из ноздрей и рта густой, отвратительно пахнущий дым! Господи Иисусе! Иван машинально перекрестился, да так и остался стоять, раскрыв рот, позабыв про всю свою солидность и важность. Чернобородый наконец заметил его, однако, естественно, не узнал – мудрено узнать было, чай, ночью все кошки серы.
– Чего уставился, паря? – с хохотом спросил он. – Табака не нюхивал?
– Так это табак? – удивленно переспросил юноша.
О табаке он, конечно, слыхал, правда, как курили – не видел, только слыхал пару раз рассказ дьяка Тимофея Соли о том, как курил табачище иностранный лекарь. Судя по рассказу, это был не лекарь, а исчадие ада.
– Ну, посмотрел? – Мужик сплюнул в воду желтой тягучей слюной. – Тогда проходи, неча тут шляться.
– Как это проходи? – возмутился Иван. – Я по делу пришел, старосту баркасного ищу… э… – Юноша тщетно вспоминал названное лоцманом Терентием имя, наконец, после больших усилий, вспомнил. – Евлампий Угрюм, так его зовут, кажется…
Мужик перестал курить и, выбив о мостки трубку – о, вот он где, дьявол-то, прячется! – подозрительно воззрился на парня:
– А кто тебе сказал про Евлампия?
– Да дружок один… лоцман Терентий Ухо, может, знаешь такого?
Имя Терентия Ухо произвело на неприветливого мужика прямо-таки волшебное впечатление. Он улыбнулся! Улыбка, правда, оказалась хищной, но все же это было лучше, чем подозрительно угрюмая рожа.
– Ах, Терентий? Дружок, говоришь? Постой-постой, не ты ли будешь холмогорский приказчик Иван Леонтьев сын?
– Ну я, – настала Иванкина очередь удивляться. – А что такое?
Вместо ответа мужик вдруг захохотал. Громко, что называется, от души. Хохотал долго, Ивану даже наскучило, потом, отсмеявшись, подозвал тех, кто сидел у костров, и даже тех, кто конопатил лодку. Иван даже смутился от такого внимания. А мужик… мужик показал на него рукой, словно демонстрировал какую-то особенную, принадлежащую лично ему вещь, словно бы хвастался:
– Гляньте, парни, кто к нам пришел. Терентия Уха новый дружок – Иван-приказчик!
Тут уж грохнули хохотом все. Правда, смеялись довольно дружелюбно и, надо отдать должное, недолго. Интересно только с чего? Ну, вообще-то была у Ивана одна догадка… блестяще подтвердившаяся.
– Слыхал я, – мужик со шрамом почесал под рубахой заросшую густым жестким волосом грудь, – как вы с Терентием в царевом кабаке гулеванили! Хорошее
– Ах, вон оно что, – с деланной ленцою отмахнулся Иван. – Да, было дело. Но вот насчет драки и выпитого – сильно преувеличено.
– Ничего-ничего, скромник какой! Ишь – преувеличено! Терентий рассказывал, как вы в башне очнулись.
Обступившие парня матросы вновь засмеялись.
– Нечего зубоскалить, – внезапно оборвал их мужик. – Давайте работайте, скоро в море идти. А ты, Иване, не скромничай. Ну, выпили и выпили, с кем не бывает. А вот то, что вы вяжицких упырей побили, – вот за это молодцы! Так их! Давай знакомиться, – он протянул руку. – Я и есть Евлампий Угрюм, староста местный. Почто пожаловал?
Разговаривали в каморке – кормовой каюте одного из баркасов: Иван сослался на то, что беседа предстоит тайная, не для многих ушей. Уж конечно, пришлось и выпить с Евлампием, а куда денешься, когда так настойчиво предлагают, да еще и насмешничают, дескать, где уж мне, сирому, с этаким «питухом» тягаться!
Выдохнув, Иван хватанул кружицу… и едва не задохнулся, настолько крепким оказалось предложенное баркасником зелье.
– Что-о, что-о это-о? – хватая широко открытым ртом воздух, только и смог осведомиться Иван.
– Ром, – охотно пояснил Евлампий, оказавшийся не таким уж и угрюмым. – На островах южных из тростника делают.
– Хорошо – не из навоза… Так просьбишку мою выполнишь?
Староста ухмыльнулся:
– Смотря какую. Вот ежели попросишь курить тебя научить…
– Что ты, что ты, упаси Господи!
Вместе и посмеялись, после чего Иван, не вдаваясь особо в подробности, изложил суть дела.
– Ха! – неожиданно хохотнул Евлампий Угрюм. – Соперники, говоришь? Так уже приходили.
Иван от волнения чуть было не прикусил язык:
– И кто же?
– Служка один со Стретилова, – пояснил Евлампий. – Не от себя приходил, посланцем. Сказал, человече один насчет плаванья в свейскую сторону договориться хочет, да чтоб – навроде тебя, Иван, – все тайно обделано было. Как раз к вечеру сегодня и придет договариваться.
– А куда придет?
– Сюда, к баркасам. Хочешь, так приходи, посмотри, кто таков. Ну что, – староста ухмыльнулся, – тяпнем еще по полкружки?!
– Ой, нет, – скривился Иван. – Уж лучше вечером.
– А и правда! Вечером-то куда лучше будет. Эх, употребим под ушицу! Ну, жду!
Простившись с Евлампием до вечера, Иван быстро зашагал обратно на постоялый двор, размышляя о неожиданной пользе пьянства. А ведь и в самом-то деле, ежели б не выпили тогда с лоцманом, вряд ли баркасный староста хоть что-нибудь рассказал, ведь, судя по виду, это и не человек – кремень! Недаром Угрюмом прозван. На протяжении всей беседы с баркасником Иванку так и подмывало спросить про цветок папоротника и клад. Удержался, не дурень же, понимал – всякому спросу свое место и время. Есть у любого человека такие тайны, коими он ни с кем и ни за что делиться не будет. Так нечего и спрашивать зря, отношения только портить.