Разбуди Лихо!
Шрифт:
— Престань, — скривился он, потирая уши. — Я спал, как все нормальные вурдалаки.
— Ага, как младенец, повернувшись к стенке и прогрызая дыру к соседу!
— Я сплю один.
— Так тебе и надо!
Но мгновенная словесная реакция и колкость ответа тут меня не спасла. Вурдалак, как он сам признался, истерить не дал, да и испугаться по-нормальному тоже, прикоснулся к моей шее, и этот мир вначале погас, а затем и оглох, кажется. Последнее, что я услышала от серокожего, было: «Приготовь ее к ритуалу. Быстро».
И
Вот теперь меня еще куда-то вовлекут, и прощай, Галя, было приятно познакомиться! Нужно было рассказать, что я из четвертого мира. Вдруг тут у моих «соотечественников» есть хоть какие-то привилегии? Неприкосновенность, например, или неубиваемость, суперсила или невидимость. Тяжело вздохнула, посылая себя далеко… в объятия черта: «Нардо, где ты?»
И вдруг чувствую, как маленькие тонкие иголочки бегут по руке, потом по спине, кто-то в волосах, на груди, на ногах, как… Пауки! И ведь точно они, я же парочку огромных в комнате прибила.
Аааааа! Мысленно уже прыгаю и дергаюсь, как главный герой в фильме «Нечего терять», а в физическом плане сдвинуться не в силах. И даже мизинцем пошевелить не могу. Это что за беспредел?! Уж если издеваться над девушкой и проводить странные обряды, то хоть бы сознание вырубил, а лучше бы просто убил. Так бы я попала к Люцу, а там… Так, стоп! Мне ясно было сказано, что чельдекаться и дьяколиться я буду лишь в мирах, подвластных Темному Повелителю, а во всех остальных у меня та же свобода слова, что и дома. Но я-то не дома, наверное,… или дома? Где у нас на вурдалаков грешили? В Румынии… нет, там просто психоз и отклонение, вроде бы. А, к черту! Одно ясно, куда я попаду после кончины — неизвестно. А потому личное самоуничтожение отменяется, до выяснения последствий.
Вот на этом мой мысленный процесс был прерван, ощущение паучьих лапок исчезло, а в пространстве захламленной спальни что-то, запиликав, начало двигаться. И то ли пол опустился, то ли я воспарила, но из-за движения воздуха не разобрать. А через минуту слышу:
— Все сделано, господин.
— Приготовь спальню, — приказал серокожий.
И вот тут подо мной возник пол. Затем вернулось зрение и возможность двигаться. Открываю глаза, а перед ними круги красные яркие и желтые блеклые, но более всего раздражают слепящие сизые, я опять зажмурилась:
— Твою мать!
— Ее на церемонии не будет, — последовал сухой ответ от рядом стоящего.
Никогда плохого чужим родителям не желала, но этого спокойного уникума просто захотела задеть:
— Померла?
— Если бы… — хмыкнул. — Спит.
Ага, не одна я здесь кровожадная. Вновь попыталась открыть глаза, а сизые круги стали еще агрессивнее:
— Во имя Отца, черт подери, и его сына…, когда это закончится?!
— Закончится скоро. Отца на церемонии тоже не будет. А брат присутствовать
— Спит?
— Нет. Сидит.
— В нужнике? — не сдержалась, потирая глаза обеими руками. — Да уж, если вы столько времени лежите, проблем со здоровьем не избежать.
— Нет. Он в четвертом мирке. А сравнение выбрано подходящее. — Грубиян взял меня за руки, и в глазах все стало более или менее проясняться.
— Слушай, нечего гнать на этот мир. Он нормальный.
— Так ты из тормозного четвертого?
— Ну как бы…, — вспомнила о своем решении выведать информацию и принялась за расспросы: — А если да, то это что-то значит?
Оглядываюсь, а вокруг никого, надо мною свет из круглого оконца, предо мной каменная кладка с массивной полкой, торчащей из стены, и огромный портрет на ней. Изображение не разобрать, но явно что-то кровавое.
Судорожно сглотнула:
— То есть, у меня есть привилегии тут, в твоем мире?
— Никаких.
В это мгновение в жуткой живописи напротив возникло движение, размытые пятна стали четче, линии агрессивнее, цвета холоднее, в итоге на меня воззрился красивый худой Лихо-два, явно его отец или дед или… еще неизвестно кто, но ему и с кожей, и с волосами повезло больше.
— Но мы здесь любим людей, — возвестило это чудо художественное.
Что-то не нравится мне его интонация. Надеюсь все, что придумано у нас о вурдалаках — это сказки. Пожалуйста, пусть это будут сказки!
— Сколько тебе лет, дитя? — вкрадчиво поинтересовался портрет.
— Двадцать три, — вспомнила, что для обитателей Океании я была древнейшей старушенцией. А тут, выходит, все иначе?
— Мы очень любим молодых людей, — решил порадовать меня сородич серокожего.
— Зашибись!
— Зашибать не будем, мы ценим людей живыми и невредимыми. Ты девушка?
Хм… что тут сказать? Не мужик точно, а все остальное не его ума дело.
— Ответь мне, — елейным голосом попросил портрет.
— По половым признакам — да, мысленно — давно нет…
— А в действительности?
— А в действительности ни один любитель проверок в живых не остался, — и радостно улыбаюсь от уха до уха. Убивать я их тоже буду с улыбкой, дожить бы до этого момента.
— Что это значит? — вопросил серокожий, так и не объявившись на свету.
— Она точно из четвертого мира и она подходит, — вынес вердикт прототип портрета «Дориана Грея» и начал, чернея, покрываться трещинками.
Затем свет из оконца приобрел слепящий бирюзовый окрас и по насыщенности многократно усилился. Снизу повеяло холодом, судя по запаху, могильным, что-то загрохотало, и над нами стали произноситься слова, жуткие рычаще-шипящие, и очень громко.
— Куда подхожу? — обхватила себя руками и повторила вопрос.
— Под определение, — последовал тихий ответ от серокожего: