Разбуди меня

Zetta

— Хорошо, — сказала она, снимая заклятие с входной двери. — Я сейчас же напишу родителям.

====== Глава 13 ======

После Хэллоуина и полной событиями ночи в Запретном лесу всё снова вернулось в привычный учебный ритм. Но Гермиону, вопреки всякому здравому смыслу, это не устраивало.

Как она и подозревала, уже на следующее утро всё случившееся казалось ей сном, и лишь расспросы Джинни и Астории могли убедить её в обратном. Кроме подруг верить в реальность произошедшего помогал, как ни странно, Дин, который был настолько рад благополучному возвращению «потеряшки», что теперь беспрестанно шутил на эту тему. Однако всё это стиралось перед тем, что тревожило Гермиону больше всего: шли дни, а Нотт ни словом, ни действием не

показывал, что между ними было своего рода сближение. Встречая его в коридорах, она первое время украдкой приглядывалась к его походке, но и здесь её ждало разочарование — Нотт бодро шагал по замку и совершенно не хромал. Более того, в один из самых промозглых ноябрьских вечеров Гермиона видела из окна библиотеки, как тренируется квиддичная команда Слизерина: Нотт на бешеной скорости носился на метле и выглядел абсолютно здоровым и довольным жизнью.

В начале месяца Виктор снова уехал на очередную игру болгарской сборной, но Гермионе сейчас было и не до него. Признавшись самой себе в том, что Нотт ей небезразличен, она приняла это как данность, к тому же сердце услужливо подсказывало, что бороться с этим совершенно нет смысла. И вот что странно: чем меньше объект её растущего с каждым днём интереса обращал на неё внимание (а точнее, не обращал вовсе), тем больше он её привлекал. Но Гермиона, уже сталкивающаяся с таким поведением в отношениях с Роном, тоже была начеку, и даже когда Нотт оказывался рядом — на трансфигурации, зельях и защите от Тёмных искусств — старалась ничем не выдать своих чувств, которые понемногу, но неуклонно всё сильнее разгорались внутри неё.

Она знала, что нужно Нотту: она должна была сказать, что согласна встречаться с ним, и тогда, конечно, он бы не просто вновь обратил на неё внимание, а, скорее всего, вообще ни на шаг не отпускал бы от себя, страшно бахвалясь тем, что завоевал-таки непокорную старосту школы.

Но упрямство и чувство собственного достоинства наотрез отказывались слушать зов сердца, и Гермиона продолжала сохранять невозмутимый и непринуждённый вид, беря пример с того, по кому это сердце уже всерьёз начинало томиться.

Кроме того, её по-прежнему беспокоило, что кто-нибудь из друзей, прежде всего зоркая Джинни, заметит в ней эту сильную перемену, но, как показывало время, она всё-таки научилась прятать эмоции в дальний уголок своей натуры.

Жизнь факультета текла своим чередом: Джинни, прибегая с тренировок, то и дело строчила письма Гарри, а он так же часто ей отвечал, присылая теперь министерскую сову — после гибели Букли он так и не завёл себе новую почтовую птицу. Невилл встречался с Ханной Аббот, Парвати и Лаванда как обычно пропадали на трибунах квиддичного стадиона, а Дин по вечерам, если оставались силы после кучи домашних заданий, занимался тем, что рисовал гиппокампа на основе фотографии, сделанной Асторией. Рядом с ним частенько сидел и Симус, но работать не мешал; Астория же, если была неподалёку, то не упускала возможности заглянуть в холст, пытаясь корректировать работу Дина, и временами у них возникали жаркие, но вполне миролюбивые споры.

С каждым днём осень всё больше походила на зиму: промозглый, пропитанный сыростью воздух становился всё морознее, в небе всё чаще порхали снежинки, и Гермиона давно перестала смотреть на потолок Большого зала по утрам, чтобы узнать погоду — та всё равно была довольно однообразной.

Но несмотря на окруживший замок ноябрьский холод, в душе у гриффиндорки, напротив, всё пылало. Теперь Нотт перестал смотреть на неё, когда встречал в коридорах или Большом зале, и даже на уроках Гермиона больше не чувствовала его прожигающего насквозь взгляда. Она была вынуждена признать, что его невнимание беспокоит её гораздо больше, чем оказываемое раньше повышенное внимание, и едва сдерживалась, чтобы не подойти к слизеринскому столу и не спросить его в лоб, какого Мерлина происходит. Тогда она даже не догадывалась, что Нотт только этого и добивался.

Одна неделя сменяла

другую, стремительно приближая декабрь, а вместе с ним и ЖАБА. В гостиных факультетов только и было разговоров, что об экзаменах; эта тема переплёвывала квиддич, походы в Хогсмид и даже Рождественский бал. Как-то раз, выходя из дверей Большого зала, Гермиона в не совсем естественном для неё ключе думала о том, что ей, пожалуй, повезло сдавать ЖАБА не сейчас, вместе с однокурсниками, а лишь в июне. Она окончательно пришла к этому выводу, услышав за ужином откровения Элоизы Миджен, изливающей душу подружке из Пуффендуя: обе не находили себе места, как в лихорадке трясясь уже от одного слова «экзамены» и с каждым новым приступом паники всё больше убеждая себя в том, что однозначно провалятся, причём по всем предметам сразу. Поднимаясь по лестнице, Гермиона улыбалась, вспоминая себя на пятом курсе во время сдачи СОВ — тогда ей казалось, что ничего важнее оценок «превосходно» на всём белом свете и быть не может.

Как много изменилось с тех пор... Сейчас смотрю на это через призму времени и недавних событий, и вся предэкзаменационная суета кажется такой мелочной и несущественной.

Хотя ещё поглядим, как я заговорю, когда придёт мой черёд сдавать ЖАБА.

Размышляя обо всём этом, она так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила неотступно следующую за ней тень.

Тео не прекращал наблюдения за Гермионой в течение всех этих недель — правда, исподтишка или находясь под Маскирующими чарами. Когда же он был открыт её взору, то демонстрировал абсолютную незаинтересованность, напуская на себя маску безразличия. Он считал, что неплохо разбирается в женской психологии, и после их приключений в Запретном лесу знал наверняка, что теперь мисс Грейнджер кардинально изменит к нему своё отношение. Тогда в её глазах он увидел сочувствие, тревогу и страх, но не перед ним, а за него. Его бы унизила её жалость, но сочувствие — это совсем другое. Она боялась за него, когда он карабкался по камням с простреленной ногой, и Тео с усмешкой думал о том, что он, чёрт возьми, даже отчасти благодарен кентаврам за их негостеприимство.

Вот и сейчас, за ужином, от его проницательного взгляда не уклонилось её волнение, а самое главное — он заметил, как внимательно она смотрела на слизеринский стол, уже не скрывая своего любопытства. Она искала его, желая и в то же время боясь его увидеть.

Это подстегнуло его и без того не слабый интерес. Была пятница — день, завершающий рабочую, напряжённую, практически бессонную для него неделю. Нравоучения Малфоя с Забини, нытьё Джорджины, конфликт с Монтегю, возникший буквально на пустом месте и грозивший Тео вылетом из команды — всё это давило на него, и лучшую разрядку ему могло дать только общение с Грейнджер — будь то очередная перепалка или поцелуй, это уж как карта ляжет.

Всё было как всегда: чем больше проходило времени с последней «нормальной» ночи, когда Тео спал, хрипя во сне и раздирая очередную простынь, тем раздражительнее он становился. Всё вокруг его злило, заводя с пол-оборота, и лишь Гермиона была для него своеобразным источником энергии. Видя её нервозность на совместных уроках, в коридорах и Большом зале, прекрасно зная, что это связано с ним и только с ним, Тео получал самое настоящее наслаждение. Это отдавало какой-то неправильностью, абсурдностью, но, говоря прямо, в его тяге к этой гриффиндорке по определению не могло быть ничего правильного.

Поднявшись по мраморной лестнице, Гермиона свернула в коридор второго этажа и направилась к кабинету профессора Батшеды Бабблинг, преподающей древние руны. Тео следовал за ней по пятам, не издавая ни звука.

Какого чёрта ей там нужно?

Не прошло и минуты, как Гермиона вышла из класса с целой пачкой пергаментов — очевидно, проверочных работ — и чуть не налетела на Нотта, снявшего с себя чары: ему надоело скрываться.

— Боже! — от неожиданности она не удержала пачку в равновесии, и часть работ посыпалась на пол. — О нет...