Раздел имущества
Шрифт:
Аббу приняли приглашение и встретились с Эми в баре в восемь тридцать, щегольски одетые к обеду. Ей не приходилось раньше видеть эту пару вместе, и теперь она поняла, что они смотрятся более чем живописно: она — такая светлая, с ангельским видом, и он — наоборот, такой смуглый. Они заставили Эми ощутить почти неудобство. Нельзя было не думать о них в постели. Кип и Гарри некоторое время посидели вместе с ними, Кип поглощал соленые крендельки и оливки, потом пришла мадемуазель Уолтер и забрала Гарри, а остальные пошли обедать.
К ним также присоединился Джо Даггарт, он ждал их за столом. Эми уже начала ощущать, что сегодня собралась необычная компания: чопорные парижане и американский подросток, таинственный
Когда они подошли к столу, Джо Даггарт встал. Оказалось, что он знаком с Эмилем.
— Разрешите представить мою жену Виктуар, — сказал Эмиль. — Сегодня днем Даггарт рассказал нам о расследовании по поводу лавины.
— Ну и что все-таки решили, что дело в самолетах? — спросила Эми, надеясь, что это так.
— Не в американских самолетах, — ответил Даггарт. — Мы считаем, что самолеты, которые слышали очевидцы, были французскими или английскими, из совместного проекта Эс-эс-ти[140], но французы эту информацию не подтверждают. Предполагается, что самолеты Эс-эс-ти не должны летать над сушей. Во всяком случае, остается выяснить, может ли самолет вызвать лавину. Акустический удар, конечно, мог бы, но никто не слышал акустического удара, да и лавины больше вызывают лыжники, чем самолеты. Я, честно говоря, думаю, что теория с самолетами — это отвлекающий маневр.
— Еще один удобный способ обвинить США, — согласилась Эми, стараясь вспомнить, слышала ли она или видела ли самолеты в тот роковой день. Шел снег. Как можно было что-то увидеть?
— Мне кажется, что на сегодняшний день лучшее объяснение — это то, которое выдвинул французский лыжный патруль: Венны сами вызвали лавину. Они находились под вершиной, на гребне круглой снежной шапки, и пересекли ее как раз по линии отрыва. Они просто напрашивались на лавину.
— Мне так d'esol'ee[141], утром нам надо возвращаться в Париж и оставить все это, — неожиданно сказала Виктуар. — Мама говорит, что пора… Дети…
Эмиль посмотрел на нее с удивлением, как будто он впервые слышал о ее планах. Другой памятный обмен репликами за обедом, как потом вспоминала Эми, включал в себя неизбежное столкновение с этим вздорным человеком. И почему он только казался ей привлекательным? Повернувшись к ней, он спросил:
— Вы когда-нибудь читали французскую книгу?
— Конечно. — За кого он ее принимает?
— На французском языке, я имею в виду.
— Нет, в переводе.
— И какую?
— «Les Mis'erables»[142].
— Вот как? До или после того, как посмотрели пьесу?
— Я не видела пьесу.
— И это все?
Эми пришлось подумать.
— «Три мушкетера», — вспомнила она. Однако это название девушка, увы, знала только по-английски.
— А еще?
— Боюсь, что это все, — сказала Эми извиняющимся тоном. — Я вообще читаю мало романов.
— А как насчет «Le Comte de Monte Cristo»[143]?
— Я видела фильм, — вздохнула Эми и добавила: — «Повесть о двух городах» Диккенса, — и тут же вспомнила, что это не французский роман. Но у нее в запасе было еще одно имя, которое позволит ей над ним восторжествовать: — Я читала де Токвиля! Правда, на английском.
И она действительно его читала. Его глаза расширились от удивления
После обеда месье Аббу извинился, сказав, что ему надо поговорить с месье де Персаном, которого недавно назначили на одну из должностей в правительстве, помощником министра финансов, или что-то в этом роде, и которого он, в качестве журналиста, хотел расспросить о каком-то событии в мире, чтобы выяснить его мнение. Эми пошла вместе с Виктуар и Джо обратно в бар. Пианист, до этого исполнявший мелодии из шоу, стал играть для собственного удовольствия отрывки из классических произведений, что заставило Эми обратить внимание на музыку. У нее возникло чувство какой-то безнадежности. Перед ней лежало невспаханное поле не только всей французской литературы, но и музыки. О боже, как же всего много! Что-то знакомое в исполнении пианиста навело ее на мысль о Шопене — может, выразительные аккорды у левой руки? Может, она не так уж безнадежна. В Париже она будет обязательно посещать все концерты и научится, по крайней мере, отличать произведения Шопена от всей той музыки, которая циркулирует по миру.
— Англичане очень любят Берлиоза, — произнесла Виктуар, кивнув на пианиста. — Он подходит их примитивным, диким характерам, которые они прячут за вежливыми фасадами. Не думаю, что он писал для фортепиано, — это, наверное, чья-то аранжировка.
Вошли барон с женой в компании богатых немецких супругов из Бремена. Эми слышала, как они разговаривают по-немецки в другом конце бара. Один-два раза Отто бросал ей страстные, понимающие, но скрытые от посторонних взгляды, и серебряные пуговицы на его пиджаке поблескивали в пламени камина. Эми бросило в жар: как ей хотелось, чтобы ничего этого не было!
— Вы здесь учили английский язык? Сколько вам было лет, когда вы стали его учить? — спросила Эми у Виктуар.
— Я учила английский в школе, кроме того, мама настаивала, чтобы нас отправляли летом в Англию. Я жила в английской семье, ну, вы знаете, как это бывает.
Да, язык надо учить в детстве, утешала себя Эми.
— Ваш английский идеален, — сказала она.
— О, благодарю вас, но я делаю beaucoup de[144] ошибок.
Было странно слышать, как Эмиль Аббу дает интервью на Си-эн-эн, вероятно записанное на пленку, раз сам герой сюжета находился рядом с ними в баре. Его слова звучали со зловещей уместностью: «В этом красота мощных символов, они видоизменяются и могут иметь значение для разных времен, практически любых. Для нашей эпохи Жанна д’Арк, без сомнения, имеет совсем другое значение, не такое, какое она имела для своего времени. Теперь она, возможно, воплощает сопротивление всему англоязычному или возрастающее значение женского пола». Эми подняла глаза, чтобы убедиться, что настоящий Эмиль, вернувшись в бар, слушает свое выступление, оценивая его.
— Вы читали Макса Вебера? — улучила она минутку, чтобы спросить у него. — Он говорит, что религия — это изобретение бессознательного, которое воплощает наши волнения и страхи. Но какой страх может воплощать Жанна д’Арк?
— Страх иностранного вторжения, — ответил Эмиль.
Ей пришло в голову, что перед отъездом из Вальмери ей надо сделать еще одну вещь. Укладывая вещи тем вечером, она скатала в рулон свой серебряный лыжный костюм фирмы «Боугнер», запихнула его в мешок для белья и положила в корзину для бумаг, в которую он не хотел помещаться. Чувствуя себя преступницей, она снова его вытащила, спустилась вниз и вышла на улицу, чтобы оставить его в одном из огромных мусорных контейнеров, которые ставили для многочисленных гостей, живущих в шале: они готовили сами и производили горы мусора.