Раздумья ездового пса
Шрифт:
Мы просидели там неделю. Ветер больше нормы не позволял вывесить машину, а когда вывесили, новая серьга никак не хотела вставать на место. Как ни бились местные техники, нога на замок не подвешивалась. До тех пор, пока Алексеич не присмотрелся и порекомендовал эту серьгу, полуфабрикат, подточить на точиле «вот здесь». «Ну, сам и точи». И подточил. Золотые руки и инженерное мышление — и встала нога на замок.
Сняли расшифровки. «Чёрный ящик» объективно зафиксировал: перегрузка на посадке получилась всего 1,09, а вот при опускании передней ноги — 1,87.
1,87 это
Колёса же лопнули оттого, что после касания машина вроде как встала «на цыпочки» и задние колёса основных ног отделились от бетона, а я в это время второпях обжал тормозные педальки. Машина хлопнула заторможенными колёсами о бетон. Скорость 240… А на этих старых машинах ещё не было автомата разблокировки тормозов при разжатой амортстойке.
За что меня пороли потом на разборе? Ну, самодеятельность с закрылками — это юридически не нарушение. Но нос при этом на посадке поднят выше — не учёл? Не учёл. Ногу бросил? Бросил. А надо её беречь. Это тебе не на Ил-18. «Тушка» не простила.
С тормозами: коснулся — куда спешить? Ну, выжди ты секунду-две, пока опускаешь переднюю ногу. Ну, пробег увеличится на сто метров — но ведь хватило же тебе полосы-то?
И скажи спасибо сочинским техникам, что расписали лопнувшие колёса на две ноги: выход из строя половины колёс на одной ноге это предпосылка к лётному происшествию, «слава на весь Союз». Ну, обошлось.
Объявили мне замечание. За нарушение пункта РЛЭ «Посадочная конфигурация», где сказано: «Посадка с тремя работающими двигателями — закрылки 45. С двумя работающими — 28».
Через полгода пришло изменение в Руководство по лётной эксплуатации:
«Посадка с тремя работающими двигателями — закрылки 45 или 28». А чуть позже отменили на старых машинах и пресловутое ограничение по скорости с выпущенными закрылками, сделав его как у новых машин: соответственно 300 и 360.
Теперь я, обучая вторых пилотов, с первых полётов даю им и посадку с закрылками на 28 — авось пригодится. Есть и особенность такой посадки, помимо высоко поднятого носа. Самолёт в этой конфигурации при установке малого газа на выравнивании не летит, тут же и приземляется. Дело тут в психологии. С закрылками на 45 мы на глиссаде всегда держим скорость с запасом, так приучены; с закрылками же на 28, в непривычной конфигурации, держим строго расчётную скорость, а она так и рассчитана, что машина приземляется сразу после уборки газа. Поэтому малый газ ставится чуть попозже и плавно.
То, о чем я пишу здесь, все эти тонкости и изыски считаются «в горних высях» пустою забавою. Там, в высоких кабинетах, обработав информацию, проанализировав возможности, в расчёте на среднего лётчика, изданы и введены в РЛЭ рекомендации, как же надо сажать «об землю» этот прекрасный лайнер.
Это звучит примерно так: «произвести выравнивание и, не допуская выдерживания, приземлить самолёт с вертикальной
Вы видели в красивых фильмах, как приземляются истребители «об палубу» авианосца: там втыкаются прямо с глиссады, по-моему, даже без выравнивания. У них иначе нельзя.
Ну, а воткнусь я в бетон, с Вами за спиной…скажете: «Во — асы красноярцы!» У меня с той Читы до сих пор уши горят. Поэтому я достаточно внимания уделяю этому, не рекомендованному РЛЭ, выдерживанию на последнем дюйме. И критерии перегрузок на посадке в моем экипаже — бабаевские, и все они укладываются в 1,0 — 1,4… но для меня 1,4 — это уже «тройка».
«Как нежно ласкают друг друга губы влюблённых»…
Но…надо же любить!
Мастера мы или так и останемся подмастерьями?
Требования
Во времена моей молодости принято было на полном серьёзе обсуждать: лётчик — рабочий или служащий? Приводились аргументы. Вот, к примеру, пилот: он крутит штурвал…ну, как шофёр. Значит, рабочий. А штурман — он карандашом… Ясно: служащий. А вот бортмеханик — он пришёл с земли, из техников. Значит — инженерно-технический состав. Служащий.
Партия-то относила лётчиков, особенно высокооплачиваемых командиров кораблей, к рабочему классу. Рабочему дорога в партию всегда открыта, а уж
высокооплачиваемому — заведомо. Пилот просто обязан быть в первых рядах… а то в командиры не введут… на новый тип не переучат… По крайней мере, мне именно так ещё в училище предлагал замполит. Я не посмел ослушаться. Судя по тому, что практически все капитаны были партийными, им в своё время замполиты предлагали то же.
По молодости я было даже гордился тем, что и я же состою в том рабочем классе. А по зрелом размышлении, с возрастом уже, понял: вся эта классификация искусственна. Подгоняй профессию под рамки, не подгоняй — лётчики все равно относятся к клану, касте, гильдии — именно лётчиков и никого другого. Мы — одни такие. А, к примеру, пожарные — тоже одни такие. Менталитет. И делители людей на классы — тоже одни такие. Каста.
Какой же я рабочий, когда я там, в небе, один, оценив обстановку, принимаю решения и отдаю команды? При чем тут класс? И какой я служащий? Кому я служу?
Однако я служу. Не государству и не фирме, не частному лицу. Я служу своему Делу, своей авиации. Моё призвание — отдать все силы, а возможно, и жизнь, чтобы летали самолёты и возили людей, почту, груз, чтобы понятие «дорога» не ассоциировалось у людей с днями и неделями пути, а только с часами, проглатывающими тысячи километров расстояния.
Ради этого Дела приходится идти на определённые жертвы. Требования Дела суровы и порой непонятны, неприемлемы для большинства людей.
Даже в мелочах. Назначил время — будь любезен, минута в минуту. Мои друзья в этом убедились. Я не могу позволить себе опоздать. Я никогда не опаздывал на вылет. Если я сказал пассажирам, что через двенадцать минут рассчитываю произвести взлёт, то знаю, о чем говорю и рассчитал, плюс-минус минута.
Свободному художнику в авиации нечего делать. Не держатся они у нас.