Разъезд Тюра-Там, или Испытания «Сатаны»
Шрифт:
– Как тебе показался «Золотой клоп»? – спросил, полуобернувшись, Ковалёва Анатолий Павлович.
«Золотым клопом» у командированных называлась безымянная гостиница, расположенная в одноэтажном бараке на дальней окраине «десятки». Все, кто впервые приезжал на полигон, жили в ней по три-четыре дня, пока соответствующей службой проводилась непонятная дополнительная проверка.
– Конечно, не сравнить с гостиницей для космонавтов, – предположил Ковалёв.
Гостиница для космонавтов, главных конструкторов и генералов размещалась выше по течению Сыр – Дарьи в небольшом ухоженном парке, отгороженном от остальной
– Но жить можно, – Ковалёв добавил бодрости в голос, с тоской вспоминая прошедшие три ночи. – В номере человек десять, перед тем, как улечься спать, выключали свет. Те, чьи кровати стояли у стен, вооружались ботинками. Когда начинался шорох, по команде свет включался, и мы ботинками давили их прямо на стенах. И хотя стены покрашены масляной краской, мне вначале показалось, что на них наклеены обои из нежного розового ситца. Ну и запах соответствующий.
– А знаешь, чем отличается оптимист от пессимиста? – неожиданно спросил, загадочно улыбаясь, Анатолий Павлович и, поняв по выражению лица Ковалёва, что тот не знает, продолжил:
– Пессимист считает, что коньяк пахнет клопами, а оптимист – что клопы пахнут коньяком. Надеюсь, ты устоял, чтоб не выпить то, что купил в Москве?
«Волга» пошла на обгон тягача. Четыре маховика колес, вращающихся справа от «волги», ставшей вдруг такой маленькой рядом с тягачом, делали «ураган» похожим на паровоз, а устройства для автоматической подкачки колес еще больше усиливали это впечатление.
Неожиданно «ураган» стал принимать влево, спихивая «волгу» с дороги. То ли водитель-солдат зазевался (известно, что водитель-солдат по созданию опасностей на дороге занимает первое место, на втором – велосипедисты), то ли ему померещилось какое-то препятствие.
Шофер «волги», словно это было ему не впервой, не снижая скорости, съехал с дороги, перевалил через пологий кювет и, завершив обгон, вновь выехал на дорогу прямо перед контрольно-пропускным пунктом.
– Дорога прямо, – пояснял Анатолий Павлович, – ведет на Королевскую площадку №2, оттуда стартовал Гагарин.
Вдали виднелись жилые домики, массивное серое здание МИКа (монтажно-испытательного корпуса), ажурные конструкции старта.
– За ней, дальше в степь, – продолжал Анатолий Павлович, – стартовые и жилые площадки Челомея. А нам направо. Коля, поворачивай направо, – обратился он к шоферу.
– Довезем товарища на сорок третью площадку.
Теперь одноколейная железная дорога рассекала барханы справа от нас, а слева, на дальней возвышенности, просматривались очертания площадки №32 – запасного старта для «семерок». И хотя от шоссе до старта несколько километров, его сооружения, отдельные детали которых уничтожались расстоянием, поражали своими размерами.
– Ты не читал последнюю «Правду»? – спросил Ковалёва Анатолий Павлович. – Там напечатаны координаты акватории Тихого океана, куда вы скоро будете пускать, до Нового года ожидается примерно десяток пусков.
«Волга» объехала громоздкий каток, забытый солдатами после летнего ремонта дороги. Возмущение при мысли о том, что ночью можно запросто влететь в него, особенно, если встречная машина ослепит фарами, тут же сменялось улыбкой – на мощном бампере катка солдат-шутник написал крупными белыми буквами: «Удирай, а то задавлю!».
Да и Владимир Ильич Ленин в неизменной кепке,
* * *
– Ты думаешь, если газета «Правда» опубликовала границы акватории Тихого океана и попросила иностранные корабли и самолеты покинуть ее, то все тут же бросились наутек? Как бы не так! Сейчас туда на полных парах спешит американский флот, и его корабли станут вокруг буя, что в центре координат, как вокруг елки, вперемешку с нашими кораблями. Акватория-то в международных водах, – пояснял Ковалёву Анатолий Васильевич Сафонов, начальник бригады, в которой работал Ковалёв.
Они стояли на вершине холма под навесом смотровой площадки у фасада небольшого одноэтажного здания – измерительного комплекса, увенчанного параболическими антеннами. Именно на антенны поступала с борта ракеты телеметрическая информация о работе двигателей и бортовых систем. Во время полета ракеты антенны поворачивались за ней, отслеживая полет, словно шляпки подсолнухов за солнцем.
Анатолий Васильевич Сафонов
К зданию со стороны, противоположной направлению пусков, примыкала солдатской казармой, гауптвахтой, клубом, двухэтажными домиками общежитий для офицеров, столовой, двумя гостиницами для представителей промышленности жилая часть площадки.
Стартовые позиции, обнесенные прямоугольником забора из колючей проволоки, расположились в полукилометре от измерительного комплекса там, где заканчивался довольно-таки крутой склон холма.
Контрольно-пропускной пункт (КПП) врезан в правую сторону ограждения со стороны шоссе, по которому Ковалёв приехал на площадку. Шоссе прямой светло-серой линией уходило дальше за горизонт, в сторону 63-й площадки. Ещё правее утвердился массивный бетонный параллелепипед монтажно-испытательного корпуса (МИК). Железная дорога исчезала в чреве МИКа.
– Левее КПП, видишь, там, где складированы бетонные блоки, никак не начнут ремонтировать в очередной раз первую стартовую позицию для ракеты Р-16, – продолжал Анатолий Васильевич. – Как только пуск выполняется с этого старта, так авария. Будто какое-то проклятие висит над ним. Либо старт разнесёт, либо авария в полёте, и обломки приходится искать по всей степи…
* * *
– Ну что, все в сборе? – спросил пилот вертолёта Ми-4, поправляя ларингофоны так, чтоб они плотнее прилегали к голосовым связкам, но, в то же время, не пережимали шею.
Кабина пилотов на этом типе вертолёта размещалась значительно выше грузового отсека, в котором на отштампованных из алюминия сиденьях, откинутых от бортов, устроились пассажиры – инженеры-испытатели из Химок и Днепропетровска: Анатолий Михайлович Харитонов, Владимир Павлович Юрченко, Марк Борисович Каминский, Сергей Александрович Шумаков и представитель полигона. Всем им хотелось, чтобы вертолёт быстрее взлетел, тогда в кабине начнётся хоть какое-то движение воздуха, пусть горячего, потому что находиться дальше в этой закупоренной алюминиевой скорлупе было просто нестерпимо.