Разговор с незнакомкой
Шрифт:
Наверное поэтому, став уже взрослым, я любил смотреть и репетиции парадов. Московский гарнизон проводил их на стадионе «Динамо». Все было так же, как в праздник. Плавно, точно чуть приподнявшись над землей, плыли мимо трибун четкие прямоугольники подразделений. И гремел армейский оркестр, сияя на солнце огненной медью труб. И даже был принимающий парад.
При первой возможности я старался попасть в такое время на стадион. Однажды, пробираясь на одно из своих обычных, давно обжитых мест, я увидел внизу, под трибунами, мальчишку. Он стоял близко к марширующим, почти на плацу, у гаревой дорожки. Лет четырех был мальчишка, не больше, щупленький, светлоголовый.
— Спасибо, дядя, я не ем это… — ответил малец.
Лейтенант пожал плечами.
— Что же ты хочешь, может, мороженое?
Мальчишка отрицательно покачал головой.
— Тогда что? — Лейтенант, видно, был настойчивым человеком и добрым.
— Звездочку… — ответил мальчик, показывая на его погон.
— Ну, брат, ты меня озадачил…
В динамике раздалась громкая команда, и лейтенант не успел договорить.
В этот раз надо было спешить и мне, ждали служебные дела.
…На стадионе я появился через полгода — в канун Первомая. Моросил мелкий весенний дождь. Каково было мое удивление, когда я на том же самом месте увидел мальчишку. Снова мимо него маршировали полки, и снова он тянул маленькую руку к виску. Оказавшись неподалеку от него, я увидел, что на его серенькой, блестящей от дождя курточке алеет солдатская звездочка.
Года два кряду, если не больше, в дни праздников меня не было в Москве — командировки, отпуск, в общем, разные обстоятельства. И когда я снова попал на стадион (это был опять Первомай), то я сразу же машинальна начал искать глазами мальчишку и не сразу обнаружил его. Во-первых, потому, что он заметно подрос, а во-вторых, на нем была новенькая, парадная, тщательно подогнанная под него, солдатская форма: и маленькие сапоги, и китель, и даже погончики. Мальчишка стоял на своем посту, а рядом по-прежнему была его мать. Эту форму подарили ему солдаты и офицеры Московского гарнизона.
Отец этого мальчишки был солдатом. Он погиб, когда мальчонке было три года. Погиб на границе в мирный солнечный день. Погиб на посту. Был рассветный час. Часть планеты спала. Когда вражеская пуля остановила сердце солдата, мальчишка, сын его, улыбался, обнимая подушку, может быть, видя во сне как раз его, отца.
…Прошли годы… Вырос паренек. Но я по-прежнему вижу его возле торжественных и грозных полков, держащих равнение на него, сероглазого русского мальчишку, принимающего по праву парад.
МИМОЛЕТНОСТИ
…Пересекаю Манежную площадь и, минуя пеструю, никогда не кончающуюся вереницу людей, прохожу Александровским садом. Вокруг воскресная сутолока, парочки на скамейках, детские коляски. Впереди меня высокий сухопарый старик со смуглым,
Старик, замедлив шаг, поставил чемодан в сторонку от прохожих. Мальчишка тотчас же оседлал его. Старик долго, будто узнавая, смотрел на влажное после дождя подножье Кремлевской стены и выше — мимо башен и звезд. Потом наклонился к пареньку, присел на корточки рядом, и они стали смотреть вместе. Взор маленького человека был направлен туда, куда показывала темная костлявая рука деда.
— Во-он там наш пулеметик стоял…
Через минуту они уже медленно брели назад и вскоре смешались с людьми, присоединившись к длинной молчаливой очереди, плавно двигавшейся вдоль темных решеток сада, вдоль потемневшей в веках стены.
В МГУ экзаменационная страда. Всюду, куда ни бросишь взгляд — абитуриенты. Многие выбегают из дворца науки радостные, сразу же влетают в кабины телефонных автоматов. Трещат телефонные диски.
— Мамочка! Отлично! Все в порядке… — доносится из одного.
— Четыре бала схватил, все пока в норме… — в унисон звучит из другого.
Мимо проходит юноша. Секунду помедлив, он нерешительно входит в кабину. Он не бросает монеты и не набирает номера, но говорит в трубку чуть приглушенно:
— Знаешь, все хорошо… отлично…
Катят наперегонки два первоклассника на велосипедах. Один чуть опережает второго. Отстающий, вдруг резко затормозив, останавливается. Склонившись над асфальтом, что-то рассматривает у своих ног.
— Сережка! Сюда-а-а! — зовет он друга.
Тот нехотя возвращается.
— Смотри, дорога поломатая… — говорит ему первый, показывая на плоские, точно льдинки, куски асфальта.
— Вот здорово! — восклицает Сережка. — Давай возьмем по кусочку дороги…
Они засовывают в карманы по гладкой, отполированной ногами и колесами, плитке асфальта и дальше едут уже вместе, как единомышленники, ровно, не обгоняя друг друга.
Бодро мчит троллейбус, высекая из луж на мостовой искрящиеся на солнце брызги. Притормозил у остановки. В переднюю дверь с трудом поднимается полная пожилая женщина. Водитель пытается тронуть.
— Подождите же! Подождите, пожалуйста… — испуганно вскрикивает незадачливая пассажирка.
— Живей, живей! Сколько можно ждать! — доносится из кабины.
— А? Что вы говорите?.. — Троллейбус набирает скорость.
— Что он сказал? — наклонившись к пассажирам, переспросила женщина. — Я плохо слышу…
— Он сказал, вы напрасно волнуетесь, он непременно подождал бы вас, — смущенно ответил ей юноша в очках.
Глаза женщины засветились, и она благодарно закивала в сторону кабины.
«Пятак падает, звеня и подпрыгивая». Многие годы звучит в ушах эта фраза, вычитанная когда-то из школьной грамматики. И вдруг, вот он — реальный, живой пятак, выброшенный из окна второго этажа, ударяется об асфальт и бежит вдоль кромки тротуара. Еще мгновенье — и он уже в кулаке у рыжего мальчишки, и тот уносится с ним в подворотню. А вслед ему несется строгое материнское: