Разговор в письмах
Шрифт:
В командировках и гостевых поездках проводить полные пищевые воздержания нереально, но весьма и весьма стоит уделить внимание обороне от соблазнов и пищевого насилия, увы, почти неизбежной накладки традиционного гостеприимства. Обижаются, если не съешь, презирают, если не выпьешь, перестают доверять, о диете и слышать не хотят, смеются — да-да, знакомо и мне. Я в таких случаях сразу же заявляю, что только что перенес небольшую холеру или легкую форму бешенства и еще не совсем поправился.
Хорошо воздержаться от пищи в поезде, учитывая и то, что тратить калории в дороге почти не приходится. Меня, не могу не заметить, всегда
Внеочередные пищевые воздержания имеет смысл проводить после всякого переедания и нарушения диеты, после всевозможных банкетов и возлияний. Если вы, как писали мне, в периоды подъема иногда два, три дня подряд «гуляете», то не удивляйтесь, если последующие две — три недели будут «гулять» ваши голова, сердце, сосуды, печень, почки и все остальное.
Итак, никакой безнадежности. Начинайте борьбу с собой за себя — крепитесь духом и действуйте.
Кто бы знал, какое жестокое дело — давать советы. Стократ врачебные, и стократ заочные. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Иной раз кажется, что это вообще устаревшая, архаическая форма, правомерная лишь в ироническом или пародийном звучании. «Доктор советует не пить — выпьем за доктора!» — «Доктор говорит, сахар — белый враг. По врагу!..»
Мне тоже хочется иногда попросить у кого-нибудь совета, чтобы было что нарушать.
Когда же советы личные переходят в публичные…
«А я?.. А мне что же делать?..»
Не знаю.
«А зачем пишете?»
Чтобы вы сосредоточились и осмотрелись. Чтобы подумали, сопоставили и намотали на ус. У вас тоже депрессия?.. У депрессий сотни причин, депрессии очень разные. «Шлаки» — причина одна из многих, не у всех главная… Да, к врачу, ну конечно. И не откладывая. ОК, в том числе и пищевые воздержания, ни в коей мере не заменяют специальной врачебной помощи, лишь дополняют.
Врачебный совет, став публичным, может снова стать личным только через посредство личного уразумения. А в случае серьезной болезни — еще и через посредство личного совета вашего доктора. Советы могут и не совпасть — ориентируйтесь, думайте.
…Да, и я их лечил. Я их видел — людей, исцеленных ОК с применением пищевых воздержаний, воскресших, деятельных, счастливых, бывший больной бронхиальной астмой, сидевший на гормонах и все равно задыхавшийся, сделался превосходным спортсменом, плавает, бегает на лыжах, лазает по горам. Молодой человек, состарившийся в 23 года, якобы безвольный, с якобы вялотекущей шизофренией, превратился в энергичного парня, заканчивает институт, обрел множество друзей, расцвел во всех отношениях. Расползшаяся пожилая дама с чемоданом недомоганий снова сделалась стройной кокеткой, и за нею не без успеха ухаживает 68-летний молодой человек с двумя инфарктами за плечами, ныне бегун-марафонец. Уверенная кандидатша в старые девы, вся в прыщах и болезнях, стала миловидным жизнерадостным существом. Болезни забыты, не до того…
И все же… «Я убедился, что нет предписания, которое не довела бы до абсурда некритичная крайность». Это горькие
Ящик Пандоры
Человек есть тайна. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком
Из почты SOS Здоровье как философия • Человек и лекарство • Как не надо лечить ребенка • Щели в образе жизни
Если ты человек общеупотребительной профессии, то незнакомые люди очень быстро узнают, кто ты такой и чем можешь пригодиться.
Крепкий человек русой масти, типа средневеса-боксера, но уже с рыхловатинкой н с лысоватинкой, поймал меня на площадке второго этажа Пицундского Дома творчества, он же Дом отдыха не только писателей
— Так и так, доктор Извините, как вас зовут, не знаю. Семья, понимаете, пацан пятилетний
Глаза слегка оловянные, на лбу мощный шрам с сизой вмятиной.
Существует особое врачебное «ты», преграждающее путь фамильярности. Опыт в данном случае продиктовал не «очевидно, вы несколько злоупотребляете спиртными напитками», а нечто попроще, некоторый вульгаризм.
— Поддаешь?
— Да такое дело… Шахтер я. Был монтажник-высотник, в десантных войсках служил, с парашютом прыгал. А теперь на третий этаж не могу Высоты боюсь.
— Травма — когда?
— Два раза в шахту летал. Один раз хорошо был на ремне. Двое суток без сознания. На завалах работаю.
— Ну так с этим делом тогда особенно.
— Да известно.
— Страх — когда поднимаешься или когда уже наверху?
— Как только подумаю. Самолетом три года не летал. К другу на девятый не могу. К балкону и близко не подойти сейчас брошусь, и все. Поменял квартиру на первый. На втором на балконе сердце начинает вот так.
— А с женой как?
— Нормально. Я ее не вижу почти. Ночью придешь со смены.
Он просил меня о гипнозе.
— Но условие: чтобы три дня перед тем — ни капли. Под этим гипноз не пойдет.
— Вас понял. Сам себе не враг. Через три дня подойду.
Через три дня подошел к нему я, а он стоял у дверей столовой, благосклонно пошатываясь.
— Отдыхаем, доктор, такое дело. Тут друг один уезжал… З-завтра. Завтра с утречка можно?
Назавтра с утречка я встретил его уже опохмеленного. Он играл в пинг-понг, систематически уминая ракеткой то место воздуха, где шарик был примерно секунду назад, и с благодушной искренностью удивлялся, почему игра не идет.
Я попросил его уступить мне ракетку.
Уже накануне отъезда, вечером, я столкнулся с ним все на той же лестничной площадке все того же второго этажа. Он пытался зажечь изжеванную беломорину, меж тем совершая пируэты вокруг оси предполагаемого равновесия. Я хотел его обойти, но он колебнулся не в ту сторону.
— Вечер добрый. Никак не высохнем? Уезжаю.
— С-сегодня хотел. Да вот. До шести утра. В преферанс. Голова разболелась. Такое дело…
— Огонь бензином заливаешь. Свихнуться совсем задумал?
— А, пропади все пропадом. Тридцать пять уже. В пятьдесят п-подохну, такое дело… Доктор!.. Погодите… Ну завтра — один раз, а? С утра завтречка — может мне и хватит, а?.. На третий этаж…