Разговор в «Соборе»
Шрифт:
— Ну, нечего пялиться, — сказал Бесеррита. — Отлично понимаешь, почему мы тут.
— Не могу поверить, что ты не пьешь, — помнишь, Савалита, ее иностранный выговор, ее уверенные и округлые движения всем на свете довольной матроны, главы рода? — Ты же старый пьяница, Бесеррита.
— Язва меня чуть не доконала, — сказал Бесеррита. — Теперь, кроме молока, ничего в рот не беру. Притом коровьего.
— Ты все такой же. — Она повернулась к Перикито и Сантьяго: — Мы с этим старикашкой — как брат с сестрою, мы сто лет знакомы.
— И
— Муза? У меня? — улыбнулась Ивонна. — Ваше преподобие, зачем вы повторяете грязные сплетни?
— Теперь я вижу, дочь моя, что ты мне не доверяешь. — Бессерита присел на подлокотник ее кресла. — Теперь я вижу, что ты говоришь неправду.
— Святой отец, у вас, наверно, не все дома. — Ивонна хлопнула Бессериту по колену. — Если бы она работала у меня, я бы тебе сказала.
Она достала из рукава платочек, промокнула глаза, перестала улыбаться. Разумеется, она ее знала, несколько раз приходила сюда, когда была подругой, ну, Бессерита сам знает кого. Он ее привозил сюда развлечься, посмотреть через то окошечко из бара. Но, насколько ей, Ивонне, известно, она никогда ни в одном заведении ни работала. И снова засмеялась без изысканности. Ее морщины у глаз и на шее, думает он, ее ненависть: клиентуру свою бедняжка находила на панели, как сучка беспородная.
— Видно, мадам, ты ее очень сильно любила, — проворчал Бессерита.
— Когда Бермудес ее взял на содержание, она чихала на всех через плечо, — вздохнула Ивонна. — Меня на порог не пускала. Потому, когда она всего лишилась, и ей никто не пришел на помощь. А что его упустила — так сама виновата. Не надо было пить и нанюхиваться.
— Да ты просто в восторге, оттого что ее пришили, — улыбнулся Бессерита. — Какой всплеск чувств.
— Когда прочла в газетах, мне стало ее очень жалко, — сказала Ивонна. — И потом, эти ужасные фотографии: подумать, как она жила, как скверно кончила. А если ты растрезвонишь, что она у меня служила, я буду только рада. Реклама — путь к процветанию.
— Как ты уверенно держишься, — бледно улыбнулся Бессерита. — Наверно, нашла покровителя не хуже, чем был Кайо Бермудес.
— Это все поклеп. Бермудем не имел ко мне никакого отношения, — сказала Ивонна. — Он был моим клиентом, таким же, как все прочие.
— Ладно, ближе к унитазу, чтоб не на пол, — сказал Бессерита. — Она здесь не работала. Хорошо. Теперь позови-ка ту, которая с ней жила. Мы ее расспросим и оставим вас обеих в покое.
— Которая с ней жила? — Знаешь, Карлитос, она переменилась в лице, побледнела, вся вальяжность с нее слетела. — Ты хочешь сказать, что кто-то из девочек жил с Музой?
— Ах, значит, полиция тебя еще не побеспокоила. — Бессерита поскреб усики, алчно облизнулся. — Ну,
— Кета? — Мир рушился, Карлитос, почва уходила у нее из-под ног. — Что ты говоришь, опомнись, Бессерита!
— Они ежедневно меняют имена, и поди, догадайся, кто есть кто, — пробормотал Бессерита. — Но ты не бойся, мы же не из полиции. Позови ее. Душевный разговор, и ничего больше.
— Кто тебе сказал, что Кета жила с ней? — Ивонна улыбалась из последних сил, пытаясь держаться с прежней непринужденностью.
— Учти, Ивонна, я-то тебе доверяю, я-то — твой истинный друг. — Бессерита назидательно воздел перст. — Мне сказала это Пакета.
— Ах, сукино отродье, тварь распоследняя, потаскуха! — Представляешь, Карлитос: сначала — дама из высшего общества, потом — испуганная старушка, а потом — просто пантера. — Из гузна выползла на свет божий, паскуда!
— Мадам, — счастливый Бессерита положил ей руку на плечо, — как вы замечательно ругаетесь, я восхищен и тронут. Мы отомстим за вас: завтра появится заметочка о том, что нет во всей Лиме более подозрительного и мерзкого притона, чем «Монмартр».
— Ты же ее погубишь. — Ивонна сжала его колено. — Разве ты не понимаешь, что полиция ее арестует, будет тягать на допросы.
— Она видела что-нибудь? — понизил голос Бессерита. — Она знает что-нибудь?
— Да нет, конечно, просто не хочет, чтоб ее впутывали в эту историю, — сказала Ивонна. — Ты ее погубишь. За что?
— Не собираюсь я ее губить, мне надо всего лишь, чтобы она сообщила кое-какие сведения о личной жизни Музы. Имени ее мы не назовем, о том, что они жили вместе, не упомянем. Моему честному слову ты, надеюсь, поверишь?
— Разумеется нет, — сказала Ивонна. — Ты такая же паскуда, как и Пакета.
— Ах, вот, значит мадам, какого вы обо мне мнения. — Бесеррита с беглой улыбкой покосился на Сантьяго и Перикито. — Что ж, ты в своем праве.
— Кета — хорошая девушка, Бесеррита, — сказала тихо Ивонна. — Не топи ее. И потом, тебе это может слишком дорого обойтись. Я тебя предупреждаю. За нее есть кому заступиться.
— Не надо сцен, — улыбнулся Бесеррита. — Позови ее. Обещаю, что ничего ей не будет.
— Неужели ты считаешь, что она, после того что случилось с ее подругой, могла прийти на работу? — сказала Ивонна.
— Хорошо, разыщи ее и устрой мне с ней встречу, — сказал Бесеррита. — Мне нужны всего лишь некоторые данные о погибшей. И передай ей: не захочет разговаривать со мной — я напечатаю ее имя на первой полосе, и тогда уж придется беседовать с полицией.
— Клянешься, что нигде не будешь ее упоминать? — сказала Ивонна.
Бесеррита кивнул. На лицо его постепенно наплывало довольное выражение, глаза заблестели. Он поднялся, подошел к столу, проворно взял стакан Сантьяго и залпом выпил. Белая пена окаймила губы.