Разговоры о самом главном. Переписка.
Шрифт:
Курим мы гораздо меньше, чем в Москве, — тоже от жары. Здесь вся «знать», как я тебе уже писала, но мы буквально ни с кем не разговариваем и очень немногие с нами здороваются. Я перестала этим огорчаться и даже чувствую некоторую гордость от своей полной независимости. Душа с них вон. Тут и Мартынов. Была очень смешная сцена, когда он в столовой увидел Твардовского и, как-то странно подпрыгнув, с застывшей улыбкой на лице, с подобострастием ему поклонился. Со мною он долго не здоровался, но однажды вдруг начал пристально и с удивлением меня разглядывать, должно быть, лицо мое показалось ему знакомым. Тогда я его окликнула и обругала. Божился, что не узнал.
Впрочем, мне показалось, что и после этой беседы
Кормят хорошо. Событий никаких не происходит. Сережа скучает и по утрам от жары мы ссоримся. Купаемся раза по 4 в день — иначе невозможно вынести зноя. Уборная за полкилометра от нашего жилища, там же и умывальник. Пока дойдешь, можно схватить солнечный удар. Нет, Коктебель уже не тот. В Гаграх было много лучше. И мне наука — летом на юг не ездить. Уехала бы раньше, оставив Сережу, но безнадежно трудно с билетами. Нам будут их заказывать за 18 дней. Я очень о тебе тревожусь и скучаю. Не сиди слишком много дома, ходи в кино или гуляй.
Хотя свиньи, никто не заглянет! Я бы приехала, Варлаша, хоть завтра. Мне тут мучительно, жара просто убивает. Но нет никакой возможности достать билет. Потерпи, мой родной, я теперь очень нескоро куда-нибудь поеду. Ведь я поехала только потому, что без меня Сереже не дали бы путевки.
Крепко целую, привет от Сережи. 1962 г. 10/VIII, Оля.
Не горюй насчет «Бивня» и других вещей. Поверь мне, все будет напечатано. Конечно, главная причина в том, что мы с тобой не умеем «рисулониваться» Кажется, Л-кий р-н, п/о А-284.
О.С. Неклюдова — В.Т. Шаламову
19/1X63 г.
Дорогой Варлаша!
Письмо твое получила только что (вечером) и тороплюсь ответить, чтобы оно пришло к тебе с субботней почтой.
Фогельсону[153] звонила в среду. Б.П.[154] еще не вернул книгу. Должен принести завтра (в пятницу). Фогельсон надеется сдать ее в тот же день, Г. Карпов[155] хочет уйти в отпуск. С понедельника (23-го). Завтра вечером я буду ему звонить и тотчас отпишу тебе о результатах. Муха[156] первые два дня тревожилась, все спрашивала о тебе. Я ей все объяснила, и она успокоилась. Много бывает дома и все больше у меня на коленях (иногда у Сережи). Рационом довольна, Сережа купил трески и мяса. Ест хорошо. Я даю ей еще сгущенное молоко с горячей водой и капельку кофе. Ей этот напиток нравится.
Первую ночь она проспала со мной и никуда не уходила и сейчас сидит около меня. Очень ласковая. Объяснила мне, зачем она ходит на чердак: там спит Рыжий. Или она беспокоится, что он живет в плохих условиях, и просила помочь или хотела объяснить зачем туда ходит. Дружба у них интеллектуальная, без секса.
Рыжий ходит подкармливаться, чувствует себя как дома («Здравствуй, здравствуй, милый зять»). Мелипролин мне помогает, настроение ничего себе. Мы с Сережей во вторник убрали всю квартиру, стала, как стеклышко. Очень хочется выбросить твой диван и купить тебе новый. В этом такая уйма пыли, надо будет это сделать, когда ты приедешь. Его и перетягивать не стоит, он такой громоздкий, занимает всю комнату.
Мои дела пока в прежнем состоянии.
Когда мы вернулись с вокзала, оба почувствовали, как тебя нам недостает. Пустой без тебя дом.
В тот же день звонил твой знакомый, приятель Александр Исаевич[157] и сказал, что Наталья Алексеевна ушиблась в субботу. Я боялась, что она тебя не встретит и как ты доберешься.
Как перенес дорогу? Где берешь продукты? Кастрюли и прочую посуду?
Я рада, что ты на воздухе, поживи там подольше, пока
Пришло письмо от какого-то графомана, я его не вскрывала, положила с газетами. Звонил какой-то Вл. Вениаминович (или Вадимович), спрашивал, нет ли у тебя адреса какой-то дамы — помню только отчество: Арнольдовна. В записной книжке не оказалось. Больше ничего не произошло.
Вчера была Галина Михайловна,[158] сегодня Туся.[159] Вера Николаевна работает, хотя состояние ее ухудшается, но она держится очень бодро и не подает вида. Зинаида Алексеевна16 шлет тебе привет, просит передать, что Муха в полном порядке.
Все с большим интересом читают «инструкцию».
Целую тебя крепко, любимый мой, Варлашенька.
Передай привет Александру Исаевичу и Наталье Алексеевне.
Сережа тоже шлет тебе привет и пожелание хорошенько отдохнуть.
Твоя О. Я.
1956 — 1963
Переписка с Берггольц О.Ф
В.Т. Шаламов — О.Ф. Берггольц
Многоуважаемая, Ольга Федоровна.
Нынешним летом, у Б.Л. Пастернака, Вы предложили мне прислать Вам кое-какие мои стихи. Сейчас я вернулся в Москву после реабилитации, и посылаю Вам несколько стихотворений. Если стихи заинтересуют Вас, то с великим удовольствием пошлю и еще. Могут ли они быть напечатаны в Ленинграде? И где?
Может быть, стихотворения, которые Вы найдете заслуживающими внимания, Вы и передадите в какой-либо из ленинградских журналов? Если это сделать затруднительно, то просто ответьте мне — я перешлю сам.
Часть моих стихов будет напечатана в «Знамени» и в «Октябре».
Сердечный Вам привет.
В.
Дорогая Оля!
Жаль, что летом в Переделкино мы так с Вами и не увиделись. Иногда мне очень хочется с Вами поговорить. Присоединяюсь к просьбе Варлама Тихоновича. Помогите ему, если стихи его Вам понравятся.[160]
С уважением О. Неклюдова.
Переписка с Лоскутовым Ф.Е
Ф.Е. Лоскутов[161] — В. Т. Шаламову
7 октября 1956 г.
Дорогой Варлам Тихонович!
Получил Ваше письмо и все время собирался писать, но как-то так, что все были «дела». В связи с призывной комиссией все было некогда. Побывал в некоторых районах Магаданской области, встречал некоторых старых знакомых — в том числе Замяткина, Вы его, вероятно, помните по арии Е. Онегина на 23-м километре. Он работает в Новом Сеймчане в ГРУ[162] с приличным окладом. Обзавелся семьей, там же, в Новом Сеймчане, видел Ковалеву — жену Каминского, которого посмертно реабилитировали. 30 сентября 56-го года был в однодневном доме отдыха на 23 километре. Заходил в тот барак, где Вы и я работали и где у меня, а также у Вас появились объекты любви. Как жаль даже тех прошедших кошмарных лет. Место там стало не узнаваемое, разрослись молодые деревья, поставлены статуи «богов», сделаны фонтаны, купальный бассейн, бараки перестроены, имеют вид отдельных коттеджей, через реку переброшен ажурный мост. Кладбище второе, которое было выше больницы, выровнены могилы, «и никто не узнает могилку мою». Но первое кладбище, не доезжая, направо, до больницы — могилы заметны, а дорога, которая идет на кладбище, и до сего времени не заросла, старожилы это место называют «садик Иосифа». Старых нам знакомых два человека — Лурье, который был на дровозаготовках, работает зав. пригородным хозяйством, и Ральф, который работал рентгенотехником, работает там же электромонтером. Там имеется небольшой женский лагерь на человек 100–150 и детдом детей з&;lt;аключенных&;gt;, тоже человек на 100. Я там походил около речки, где когда-то ловил рыбу. Уезжал с 23-го с большой грустью и какой-то тоской, но в те времена 23-й километр был большой отдушиной для нашего брата.