Разговоры с живым мертвецом
Шрифт:
Символист не знал, что ответить. В углу было пусто. Но некие смутные сомнения на этот счёт всё же прокрались. Разыгравшемуся воображению ничего не стоило нарисовать её такой, какой она была в далёком 2013 году (или в 2012 году, или в 2014, уже и не вспомнить точно), стоящей в углу спиной ко мне. Но что это даст? Взрослые уже не в том состоянии, чтобы прямо видеть и слышать мёртвых.
– Не вижу никакой
Символист снова сел за компьютер.
Есть ли у этой рыжей вампирши, улыбающейся с экрана, прототип?
(«А может, она на кого-то обижена?» – думал маленький мальчик, переводя взгляд со спины старшего брата на угол комнаты и обратно.)
Пожалуй, есть…
– Да, приятель, – протянул Док, – ты, как бы помягче выразиться, человек завершённый. Психиатр немного в другом здании…. Ну, ладно! – Емельянов хлопнул ладонями по коленям и решительно встал. За окном алел закат. – Пока здесь полежишь. Марина, наша mistress, переоденет тебя во что-нибудь попросторнее.
«В саван, например».
– Слушайся её и не обижай.
Док забрал у Максима планшет и, еле слышно произнеся: «Слушать на практике байки без куратора – себя не уважать», вышел из палаты. Уже из коридора до ушей интерна донесся крикливый голос медсестры.
– Ну? Чего замер истуканом? Марш разносить «утки» по палатам!
Часть 2. Что снаружи, что внутри…
Красное небо сменилось розовым, розовое – фиолетовым. А затем на улице окончательно стемнело. Какое-то время в больнице горело дневное рабочее освещение, но вот всё больше кабинетов запирались, гомон работников и пациентов становился всё тише, а коридоры пустели. Все разъезжались по домам.
Впрочем, не все. Пациенты на стационарном лечении никуда уходить не собирались – кроме, может быть, самых отчаянных. В палатах свет уже погасили, но в коридоре непременно горит ночное освещение. И где-то обязательно ходят, сидят или лежат дежурные врачи и санитары.
Марине было не впервой оставаться в больнице на ночь. Делала она это нечасто, ибо себя жалко, но даже на подгоревшую лепёшку с маргарином нужны деньги, а за ночные смены неплохо платят. К тому же днём всё вокруг гудит и мельтешит перед глазами, а ночь может пройти совершенно спокойно. С другой стороны, ночью даже редкие шорохи звучат громче, а очертания предметов искажаются. Вот ты меришь шагами расстояние от окна до окна, а вот стены начинают казаться неестественно зелёными – и всё, ты в камерном ужастике.
Кстати, о камерах. Пришло время для ночного обхода.
Узкий луч фонарика проникал туда, куда не доставал тусклый свет из-под плафонов. Марина не злоупотребляла силой старшего брата джедайского меча, дабы никого не разбудить. Кто бы что ни говорил, а саркастичность – это ещё не повод считать человека чудовищем. Это лишь клапан, предохраняющий собственную психику и здоровье
Медсестра вслушалась в ночную тишину. В ближайшей к лифту палате шла какая-то возня. Шуршание фольги.
«Ночной дожор».
Подавляя желание присоединиться к невинно чавкающей шоколадом пациентке «немного за тридцать», Марина лишь попросила её вести себя тише и, прикрыв дверь в палату, пошла дальше.
«Ночной дожор – это святое».
Казалось, любительница шоколада (да кто же его не любит?) была единственной, кто нарушил тишину на этаже. Даже Марина своим перемещением практически не производила шума, предусмотрительно сменив туфли на балетки. Так, беззвучно и безмятежно, она дошла до конца коридора, как вдруг боковое зрение зацепилось за что-то.
Марине показалось, будто койку Семёна-Симеона обступило несколько фигур.
Сердце пропустило удар, но крика или обморока не последовало – работа с Вячеславом и другими медиками «в поле» давно открыла Марине ответ на вопрос любимого литературного героя детства: «Тварь ли я дрожащая?..» Убедившись, что рукоять ножниц для резки бинтов всё ещё торчала из кармана, медсестра, держа в левой руке фонарик, осторожно протиснулась внутрь помещения и сухим щелчком послала поток бледно-жёлтого света туда, где предположительно находился парень и ночные визитёры.
Предположение было верным, но лишь отчасти. Симеон, широко раскинув руки, лежал на своём месте под одеялом. И только. Больше никого не было.
Марина вздохнула и опустила фонарик. Чувство облегчения соседствовало с разочарованием.
– Не спится?
Хриплый спросонья голос не подходил двадцатипятилетнему, но неожиданно хорошо сочетался с внешностью Симеона, а выглядел он в темноте не лучшим образом. Ещё хуже, чем днём.
– Извини. Работа такая.
Марина заметила зеркало на стене прямо напротив постели пациента.
– Не по фэншую, однако, – девушка кивнула на зеркало. – Не удивлюсь, если эта штука реально выпивает из тебя жизнь. Или ещё что-нибудь.
Скрестив руки на груди, Марина прошла к окну. Остановившись, она достала из нагрудного кармана блузки пачку сигарет.
– Ты не против?
Симеон хмыкнул и пожал плечами. Медсестра вытянула из пачки тоненький цилиндр, после чего сунула руку под подоконник. Через несколько секунд спрятанная там зажигалка уже лежала в ладони.
– Вы ведь в курсе, что фэншуй – это больше о мёртвых, чем о живых?
Марина приоткрыла окно и молча закурила. После нескольких ядовитых затяжек бычок был вдавлен в многострадальный подоконник, словно поле боя, покрытый серо-бурыми пятнами.
– О живых заботиться надо, не о мёртвых, – промолвила девушка, возвращая зажигалку в тайник. – Куда ни кинь, чтут лишь мертвецов. А тем временем кругом творится такое, что мама не горюй.
– Страшно выходить на улицу по ночам, да? – голос пациента снова соответствовал возрасту. По крайней мере, внешнему возрасту.