Разговоры за чайным столом и другие рассказы
Шрифт:
— Не смею сомневаться, — сухо проговорил дядя. — Но раз вы так хорошо освоились с этим приемом, то отчего бы вам во имя нашей многолетней дружбы не помочь мне в этом деле?.. Мы можем предоставить в ваше распоряжение отдельную комнату, где никто не стал бы вам мешать.
Приятель сильно смутился и поспешил проститься с дядей, заявив, что сейчас ему некогда заняться перевоспитанием собаки, но что на днях он непременно явится и займется этим делом. Дядя, конечно, так и не дождался своего приятеля, и их дружбе с тех пор наступил конец.
Мясник, с которым дядя также посоветовался, нашел, что метод дядиного приятеля не совсем
— Возьмите подлиннее цепь, — советовал мясник, — приладьте ее покрепче к ошейнику собаки и отправляйтесь с ней каждый вечер на дальнюю прогулку куда-нибудь за город. Но ни на минутку не спускайте собаки с цепи, даже на просторе; пусть она все время идет возле вас на цепи. Проделайте это месяца два подряд, и тогда, ручаюсь вам, ваш бульдог будет шелковый. Как только он начнет рваться с цепи, вы его притяните поближе к себе. Ему это сначала будет очень неприятно, но с течением времени, когда он убедится, что все его протесты бесполезны, в особенности, если вы по временам хорошенько вытянете его плеткой, то он поневоле переломит себя, лишится своей воли и покорится вашей.
— Да, это очень может быть, — заметил дядя. — Но мне кажется, что ваш способ скорее подействует на самого меня, нежели на моего бульдога. Ведь если я, в свои пятьдесят шесть лет и при своей солидности, должен буду каждый день делать длинные прогулки, то через месяц от меня останется одна тень… Нет, это будет не совсем удобно… Впрочем, благодарю вас за совет. Пожалуй, я последую ему. Быть может, это и мне принесет пользу, — добавил он после некоторого раздумья.
По своей добросовестности, которою он смело мог поспорить со своим бульдогом, дядя каждый вечер стал выходить с псом на двухчасовую прогулку. И, несмотря на то что бульдог все время был на цепи и дядя умерял его порывы к свободе, пес возвращался домой еще более свежим, резвым и предприимчивым, чем уходил, а дядя едва держался на ногах от усталости, пыхтел как паровоз, весь обливался потом и требовал себе скорее бренди с закуской.
Из отрывистых слов дяди, произносимых им в промежутках между двумя рюмками с подлежащею закускою, выяснилось, что он никакими силами не мог удержать своего хвостатого спутника от порывов нестись по полю в погоне за коровами, телятами, лошадьми, барашками и прочими «иноплеменниками». Боясь упустить его, если ослабить цепь, или задушить, если чересчур натянуть ее, дядя сам должен был бегать вместе с ним.
К концу второй недели такого усиленного движения дядя потерял в весе фунтов двадцать и заметно посвежел.
Но в один прекрасный день наступил, так сказать, кризис. Было воскресенье. Погода стояла хорошая. Гуляющих по улицам нашего предместья и стремившихся за город собралось очень много. Дядя, как всегда, водил своего бульдога в ближайшее поле. Вот тут-то и произошел кризис. Быстро вертясь вокруг своего хозяина, бульдог опутал его ноги цепью, а потом и самого себя. Как ни старался дядя раскрутить цепь, она все больше закручивалась, так что ему оставалось только одно: сесть прямо на землю и в таком положении освобождать себя и собаку от уз. Но оказалось, что и этого нельзя сделать, потому что стальные звенья в нескольких местах так сцепились одно с другим, что не было возможности отцепить их, не освободив сперва другого конца цепи, прикрепленного к кольцу ошейника. И дядя снял с этого кольца цепь.
Почувствовав
Дом, где жили гуси, находился возле самого предместья, и им удалось благополучно проскользнуть во двор.
Бульдог не особенно огорчился этой неудачей и тотчас же пустился в погоню за комнатной собачкой, которая с визгом удирала от него, стараясь скрыться в первую попавшуюся открытую дверь или подворотню. По пути он сбил с ног пару маленьких ребятишек, возившихся на улице в песке. Ребятишки подняли отчаянный рев, на который выбежали взрослые.
Между тем бульдог мчался вдоль домов ураганом. Дядя бежал за ним со спутанной цепью в руках, свистел ему, кричал, называл его на все лады, — ничто не помогало. Пес гнал перед собой все живое и наделал страшного переполоху.
Кончилось тем, что в дело вмешался страж общественного порядка.
Был составлен протокол, по которому дядю привлекли к суду «за хождение по улицам со злой собакой не на привязи». Суд приговорил его к крупному штрафу. После этого дядя, по настоянию жены, должен был подарить бульдога одному знакомому помещику, безвыездно жившему в своем имении и большому любителю собак. Тот, как я потом узнал, живо сумел «перевоспитать» чересчур предприимчивого пса, сделав из него образец ума, сметливости, послушания, терпения и прочих хороших качеств.
Кстати, мне припомнилась еще одна история, тоже о бульдоге. Эта история настолько грустна, что я советую жалостливому читателю сначала запастись несколькими носовыми платками на случай слез, а потом уж и приступать к прочтению ее.
Это было во дни пресловутых кринолинов. Одна из моих многочисленных тетушек, жившая в маленьком провинциальном городке, только что завела было себе обширный кринолин, состоявший из мелких стальных обручей, и очень гордилась им.
Однажды она заговорилась на улице с одной своей хорошей знакомой. Вдруг почувствовала, что под ее кринолин забрался кто-то, оказавшийся бульдогом. Произошло это, по всей вероятности, так: нижний обруч кринолина мог почему-либо приподняться и образовать нечто вроде входа, которым собака и воспользовалась, чтобы проникнуть под кринолин с целью укрыться от немилосердно припекавшего солнца. Но лишь только тетушка пошевельнулась, чтобы узнать, в чем дело, приподнявшийся обруч снова опустился к земле. Очутившись в полной темноте и как бы в клетке, бульдог, разумеется, испугался.
Стараясь выбраться из места заключения, он метался туда и сюда, но, натыкаясь повсюду на преграду, он не мог сделать этого и кончил тем, что направился по улице вместе с прикрывавшей его «клеткой», а следовательно, и с моей тетушкой.
Не понимая, что так стремительно подталкивает ее с места, тетушка в ужасе выронила свой парадный зонтик и сумочку с кошельком. Испуская раздирающие душу вопли, размахивая руками и спотыкаясь, она кубарем завертелась по площади, куда ее увлекала непонятная, таинственная сила. В испуге она не догадалась приподнять кринолин, чтобы выпустить из-под него собаку и этим сразу выяснить все дело.