Разиэль
Шрифт:
В конце концов, Падшие заключили мир с Уриэлем. В расплату за сбор душ, нам была предоставлена, по крайней мере, некоторая автономия. Уриэль был полон решимости стереть Падших с лица этой земли, но на этот раз вмешался Всевышний, остановив нашу казнь. И пока не будет отменено уже наложенное проклятие, на нас не будут наложены новые. Спасибо хоть за эту малую радость.
Пока мы будем продолжать нашу работу, статус-кво будет сохраняться. Нефилимы всё равно будут охотиться на нас по ночам, разрывая и пожирая.
Падшие же будут жить днём, питаясь сексом
А Элли Уотсон была всего лишь ещё одной душой, которую предстояло доставить Уриэлю, прежде чем я смогу вернуться в наше скрытное место. Делай свою работу и возвращайся, пока не прошло слишком много времени. Обязанности падшего ангела не были обременительны, и я никогда не подводил. Никогда не испытывал искушения. Было даже время, когда я спешил вернуться к женщине, которую любил.
Но женщин было слишком много. Больше этого не будет. У меня была одна и только одна причина спешить назад.
Я терпеть не мог людей.
Это существо ничем не отличалось от других, хотя я не мог понять, как у неё хватало сил сопротивляться моей решимости, даже тем небольшим сопротивлением, которое я ощущал под своей хваткой. Её кожа была мягкой, и это отвлекало. Мне не хотелось думать ни об её коже, ни о безошибочном страхе в её карих глазах. Я мог бы успокоить её, но у меня никогда не было искушения вмешаться, и я не собирался делать исключение для этой женщины. Я захотел сделать исключение, и это меня обеспокоило. Я захотел большего. Мои руки задрожали от потребности.
Я смотрел в её испуганные глаза, и мне хотелось утешить её, и я захотел крови и захотел трахнуть её. Все потребности, которые я держал взаперти. Ей ничего от меня не нужно. Даже если ей и нужно было что-то от меня, ей придётся обойтись без этого.
Но чем сильнее была её паника, тем сильнее становился мой голод, и я поддался самому безопасному из своих побуждений.
— Не бойся, — сказал я, используя голос, данный мне для успокоения перепуганных существ. — Всё будет хорошо.
И я потянул её вперёд в темноту и отпустил, как только отступил назад.
Лишь в последнюю минуту я увидел пламя. Я услышал её крик и, не раздумывая, схватил её и потащил назад. Я почувствовал, как смертоносный огонь опалил мою плоть, и понял, что ждало меня там, в темноте. Огонь был смертью для моего вида, и пламя ухватилось за мою плоть, как голодный любовник. Я вытащил женщину из тёмной и голодной пасти, которая должна была быть тем, что люди называют раем, и начал своё собственное путешествие в ад, которому не будет конца.
Мы упали на землю, её мягкое тело распласталось на моём, и я мгновенно возбудился. Моя мятежная плоть подавила всё, что я пытался внушить ей десятилетиями, затмила боль, когда чистая, невыразимая похоть вспыхнула во мне, только чтобы быть изгнанной мгновением позже.
Нечеловеческий вопль ярости эхом отразился от пламени. Мгновение спустя скалы с отвратительным скрежетом сомкнулись, и наступила тишина.
Я не мог пошевелиться. Агония в моей руке была неописуемой, стирая
Это была одна из немногих вещей, которые могли убить нас: это и традиционные способы избавления от пожирателей крови. Обезглавливание может убить нас так же, как и человека.
Как и небольшой ожог на руке.
Если бы я только задумался, то отпустил бы её. Кто знает, как она провела свою короткую жизнь, какие преступления совершила, какие страдания причинила другим? Не мне судить, а только перевозить. Почему я не вспомнил об этом и не дал ей упасть?
Но даже когда я почувствовал, как боль вытесняет всякое подобие здравого смысла, я не мог не вспомнить, что привёл в это самое место множество невинных душ, вроде бы хороших людей, изгнал их, заверил их, что они идут в место мира, которое они заслужили. Вместо этого это был ад, тот самый ад, куда я водил адвокатов и биржевых брокеров. Это был не временный сбой. Я слишком хорошо знал Уриэля. Ад и его огненная яма были сооружением Уриэля, и я инстинктивно знал, что нам не предложили никакой альтернативы, когда мы души. Я обрёк невинных на вечное проклятие, сам того не зная.
— Грех гордыни, — сказал бы Уриэль спокойно, с глубокой печалью.
Космический лицемер покачал бы головой, раздумывая обо мне и моих многочисленных недостатках. Подвергать сомнению слово Всевышнего и эмиссара, которого он избрал для его исполнения, было актом величайшего святотатства.
Другими словами, делайте то, что вам говорят, и не задавайте вопросов. Наша неспособность сделать это и стала первоочередной причиной нашего падения. И я сделал нечто большое, чем просто поставил под сомнение — я просто нарушил слово. Я был по уши в дерьме.
Вокруг нас опускалась ночь. Женщина скатилась с меня, отползая прочь, словно я был самим Уриэлем. Я попытался найти в себе силы сказать что-нибудь, чтобы успокоить её, но боль была слишком сильной. Лучшее, что я мог сделать, это стиснуть зубы и не закричать в агонии.
Она отползла почти на противоположную сторону лужайки и съежилась на земле, наблюдая за мной с растущим недоверием и ужасом. Слишком поздно я осознал, что мои губы раздвинулись в беззвучном крике, и она увидела мои удлинённые клыки.
— Ради Бога, что ты такое? — её голос был не более чем сдавленным вздохом ужаса.
Я проигнорировал её вопрос, у меня были дела поважнее. Мне нужно было взять себя в руки, иначе я был обречён. Если я не соберусь, то не смогу спасти себя в данный момент, и не смогу бы спасти её тоже, не то, чтобы меня это особенно заботило. Она втянула меня в эту историю с самого начала.
Она должна помочь мне выбраться из этого, хочет она того или нет. Я вздрогнул, вынуждая агонию отступить. Через несколько минут я не смогу сделать даже этого; ещё несколько минут и я буду без сознания. К утру я, вероятно, буду мёртв.