Разлучница
Шрифт:
Поначалу Ася Киру Петровну лишь насторожила. Домашние дела она вершила весело и быстро. Самозабвенно любила наводить чистоту, причем обязательно при этом что-то меняла: шторы лентами подвязывала, безделушки переставляла и так далее. По мнению старухи, это было явным отклонением от женской нормы. Где это видано, чтобы крест тащили хохоча и напевая? Готовила Ася по кулинарной книге, постоянно увязая в импровизациях. Кира Петровна, верхом сложности считавшая блинчики с начинкой, не могла уразуметь, зачем расходовать время, силы и лишние деньги на такую ерунду, как пища. Ей, наголодавшейся в детстве, юности, молодости и зрелости, забота о вкусе еды представлялась излишней. Подать бы на стол горячее и вовремя. Правда, уплетала она Асину стряпню за обе свои худые обвислые щеки. Только просить добавки считала
– Кто вас, горожан, разберет, – плаксиво сказала она однажды.
– Тетушка, вы в городе больше полувека. Неужели до сих пор не привыкли? – изумилась Ася.
– Нет, – разоткровенничалась Кира Петровна. – Я думаю, родился деревенским, и помрешь таким, как ни выпендривайся. А городской и в деревне до смерти чужак.
– Понимаю, – рьяно кивнула начитанная Ася.
– Да что ты можешь понимать про деревню! – рассердилась Кира Петровна, которая Асину понятливость и ненавидела больше всего.
Книги она признавала источником абстрактных знаний, которые требовали истолкований и комментариев поживших гуру. И ненавидела разномастные томики за то, что занимали место в квартире и собирали пыль. Мысли старухи были просты, но сам процесс их возникновения Кира Петровна считала чуть ли не трудом. А то и подвигом. Ася же пользовалась плодами ее трудов с бесстыдной легкостью. Нет, Кира Петровна предпочла бы для Саши молодуху потупее, потяжелее задом, которой надо долго вдалбливать очевидное, тормозя на поворотах неожиданных деталей и закрепляя пройденное многократным повторением. Но Асе мелочи не были нужны. После первой фразы Киры Петровны ей бы только начинать расспрашивать, проникаться, а она, ветреная, уже все поняла. Кира Петровна раздраженно утверждала, что с Асей невозможно разговаривать. Насколько интересны Асе ее беседы, Кира Петровна не задумывалась.
Но надо признаться, жить при реактивной Асе ей стало гораздо спокойнее. Понежившись в безделье, она даже соизволила испугаться, что может опостылеть молодым за ненадобностью, и положила себе за правило мыть посуду. С рождением Даши Кира Петровна вновь обрела хозяйские замашки. Она была добросовестной няней – Асе не пришлось прерывать учебу. Но уж в ворчанье и раздаче приказов Кира Петровна измученную душеньку отвела.
– Все набиваете себе цену? – спросила как-то Ася. – Поверьте, мы и сами очень, очень благодарны вам за помощь.
– Молодежь на благодарность не способна, – плеснула мертвой водицы в неуклюжий, но живой порыв Кира Петровна.
Плеснула и, естественно, потушила. А ведь думала, что керосином балуется.
Как бы там ни было, но домашняя тиранка признавала, что Ася ее не обижает, с хозяйством справляется играючи, что мать она не ленивая, хоть и балует дочку до старухиного ужаса, и с мужем ладит умело, то есть перекуковывает дневную кукушку тетку без натуги. И вообще, если войны, голода и разрухи нет, если Саша зарабатывает много, значит, Ася благоденствует. И без вины виноватая завистница проклинала давний тяжкий год своего рождения и уговаривала саму себя «радоваться обеспеченности хоть на старости лет». Однако не получалось. «Надо научить Аську жить с людьми и больше о ней не беспокоиться», – шептала Кира Петровна, глядя в окно в своей комнате.
Все было так несложно, так проверено собственной морщинистой шкурой и подтверждено примерами страданий отступников от норм порядка, что отказ Аси следовать бесплатным советам оскорбил Киру Петровну до первой в ее жизни истерики. И ладно бы эта идиотка не желала слушать: Кира Петровна дозуделась бы, достучалась, докричалась, добилась внимания. Ладно бы эта перспективная неудачница спорила: Кире Петровне только интереснее стало бы ее усмирять. Но она молча поступала наперекор. Словно задалась целью убедить Киру Петровну в неправоте, уличить во лжи, да просто растоптать высокими каблуками годы кроткого терпения в пыль бестолковых секунд и пустить по ветру новшеств. А Кира Петровна наверняка знала, что человеческая природа неизменна, что скорее кровные братья и сестры впадут в лютую вражду, чем посторонние
Если она не была знакома с половиной города, значит, ухитрялась водиться с тремя четвертями его жителей. Если она не разболтала о себе все своим так называемым друзьям, значит, присовокупила и то, чего не было, но, логически рассуждая, могло с дурой случиться. Если она не лезла защищать справедливость в какую-нибудь свару, значит, ее туда уже не пустили ни обиженные, ни обидчики. Люди приходили к ней постоянно, сама она всегда к кому-нибудь спешила и была темой сплетен для каждой пары собеседников, которым надоело хаять погоду. Естественно, ее часто обманывали и предавали. А что с ней еще делать? Она с кем-то воевала, с кем-то мирилась, в стадии выяснения отношений у нее бывало по пять контактов в день. Любой псих мог позвонить ей в час ночи, чтобы сообщить то, о чем сам забудет утром. Всякая шизофреничка храбро заходила в пять утра на чашечку кофе. Да и сама Ася, затосковав в полночь, не раздумывая, отправлялась к соседке потрепаться.
Случалось, Кира Петровна торжествовала, застав ее рыдающим эпицентром очередного скандала, выслушивала бред о вероломстве близкой души и предвкушала скорое гипсование сломанной натуры. Но стоило пригвоздить мокроносую Асю: «Я тебя предупреждала» – и пуститься в воспоминания о распавшейся в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году при подобных обстоятельствах компании, как та начинала брыкаться, объявляя случившееся полезной гимнастикой ума. Она смела употреблять слова «внутренний массаж посредством чередования горя и радости»!
Кира Петровна отказалась оставаться с Дашей, когда Ася отправлялась бесцельно мотаться по улицам. Ася стала брать дочь с собой. Кира Петровна пригрозила пожаловаться Саше. Ася, которая обычно старалась не утомлять мужа эксцентрикой и клоунадой, немедленно отчиталась перед ним в своих последних выходках. О, она умерла бы без того, от чего умерла бы Кира Петровна. Старуха гордилась тем, что ей нечего стыдиться. Ася будто испытывала потребность в стыде, просьбах о прощении, детальном разборе собственного душевного состояния, предшествовавшего какой-нибудь обидной для окружающих проделке. Кира Петровна радовалась, что никогда не была брошена и оклеветана. Ася без отчаяния по этому поводу чахла. Кира Петровна благословляла себя за то, что ни разу не сняла со своей «правды о людях» густой вуали. Ася же оголяла это интимнейшее место характера без колебаний. И разве ее за это любили? Нет, потешались все кому не лень. Ну, если уродилась треплом, так хоть болтай стандартно. Любое печатное слово Ася воспринимала как личный разговор с собой и пересказывала его другим в соответствующих выражениях. А огорошенные собеседники терялись – врет или действительно водит дружбу со знаменитостями.
Но и эта путаница не была Асиным пределом. Умница Иванов или подлец Петров, на которых она ссылалась в споре, мог оказаться фермером с Орловщины, инженером из Воронежа или героем романа полузабытого писателя. Просто Асенька изволила читать, смотреть телевизор, плутать в Интернете и опять же воображать, что познакомилась и побеседовала со всеми упомянутыми и возникшими на экране и мониторе. С иностранными именами и фамилиями творилось что-то невообразимое. Создавалось впечатление, будто Ася объехала полмира, на множестве наречий общаясь с тьмой народа, интересуясь всем подряд. И, получая рецепт торта, «верного» средства от моли или обезболивающего компресса, обязательно нужно было быть готовым к ссылке на какого-нибудь Федю или Фреда, поделившегося с Асей опытом.