РАЗМЫШЛЕНИЯ ХИРУРГА

Юдин Сергей Сергеевич

Тем более трудно рассчитывать на согласие и благожелательное отношение, если в такой момент поднять вопрос о взятии крови. Вполне вероятно столкнуться с отказом и возмущенным протестом!

Что же делать и как быть? Задача деликатная. Решение ее окажется совершенно различным в зависимости от того, где находится труп – на квартире, в домашней обстановке или в больнице, а в последнем случае, пробыл ли больной несколько дней на лечении или же он был доставлен с улицы или с работы в агональном состоянии или даже мертвым. В последнем случае категорическая необходимость судебно-медицинского вскрытия понятна любым родственникам и никогда не вызывает протеста. При этом взятие крови будет произведено как бы попутно,

Иное дело, когда смерть в больнице не явилась абсолютно неожиданной, и объяснение с родственниками неизбежно точно так же, как на квартире больного в случае скоропостижной смерти, когда врачи скорой помощи застают уже покойника. Дабы

успешно провести деликатные переговоры о взятии крови и аутопсии, надо суметь хорошо ориентироваться в психологической обстановке при различной культурности среды. Но дабы можно было подыскивать наиболее убедительные доводы и неотразимую аргументацию для лиц разнообразного культурного уровня и различной психологической настроенности, надо самому глубоко продумать и возможно правильнее осмыслить труднейшие философские загадки, кои ставит перед нами такое неизбежное и повседневное, но в то же время таинственное и величественное событие, каким является смерть каждого человека.

Сознание, что кровь взята из мертвого тела, невольно пробуждает двоякого рода думы и ощущения. С одной стороны, забота и опасения в отношении качества этой крови, т. е. ее стерильности, безвредности и жизнеспособности – ее пригодности. Это – рассудочная сторона, и она вполне удовлетворяется врачебными уверениями о давно испытанном способе и многотысячной проверке. Вторая сторона – психологическая, субъективная; она гораздо меньше поддается контролю разума, ибо всецело зависит от человеческих чувств и ощущений.

Что ни говори, а любая трансфузия крови у каждого интеллектуально развитого субъекта легко вызывает в той или иной мере ощущение брезгливости. Чувство это возникает непроизвольно, и подавить его рассудком невозможно. Разум заставит подчиниться необходимости, но он не сможет снять чувство брезгливости, которое все равно останется.

Можно как угодно расценивать эту свойственную всем людям брезгливость. В умеренной степени – это положительное качество, которого лишены только дефективные люди и идиоты. У других лиц брезгливость доходит до предельных степеней, делая их подчас смешными; такая сверхбрезгливость свойственна людям, в общем эгоистичным. Но можно считать нормальным, что люди брезгуют есть одной и той же ложкой или из одной тарелки с другими людьми, хотя бы и заведомо здоровыми. И пить подряд из одного стакана неприятно вовсе не из-за одних санитарно-гигиенических соображений! Равным образом ложиться на те же простыни как-то неприятно даже после безусловно здоровых и опрятных людей. Не только белье, носки, но и верхнюю одежду и шляпу никто не захочет надевать после другого человека. Все это неоспоримо, и какими бы предрассудками ни казалось, эта брезгливость не есть продукт воспитания или подражания, а, наоборот, присуща каждому, как нечто абсолютно интимное, но естественное и неотразимое.

Еще более, чем к одежде и посуде, естественная брезгливость проявляется к пище. И здесь опять следует различать санитарно-гигиеническую сторону, то есть элементарную доброкачественность продуктов, и сторону гастрономическую. Последняя сильно подвержена местным влияниям. Не каждый придумает такой деликатес, как поджаренные пиявки, напившиеся гусиной кровью, коими пани Анна Собещанска угощала короля Августа незадолго до Полтавской битвы. Не везде протушивают дичь, как в Париже, пока туловище не оторвется от перегнившей шеи. Многие любят раков, но лишь немногие высасывают и выжевывают их внутренности, что является самым вкусным. Даже знатоки французских сыров «Бри», «Камамбер» и «Рокфор» не догадываются, что специфический гнилостный «букет» обусловлен развитием анаэробной флоры, особенно Clostridium Welshii, то есть Вас. perfringens, на действии коих построен весь процесс изделий этих гастрономических сыров. Континентальные жители нередко косятся на пристрастие прибрежных обитателей к устрицам. Еще более пугает северян зрелище осьминогов и других frutti di mare (плоды моря), которых с таким удовольствием поедают жители Неаполя или Венеции. Точно так же не каждый приезжий в Париж соблазняется лягушиными лапками и всевозможными жареными улитками! Если у каждого нормального человека чувство брезгливости побуждает отказываться от пользования ношеного белья, чужой одежды, немытой посуды и непривычной пищи, то еще более обостренное отвращение испытывает каждый при сознании, что в его тело вливают кровь другого, постороннего человека! Ведь более интимной телесной близости нельзя себе представить, ибо влитая чужая кровь остается навсегда.

Надо полагать, что ощущения чужеродного, интимно-отталкивающего должны особенно сказаться при прямых трансфузиях из вены в вену, когда реципиент непроизвольно, с робким волнением встречает лицо и взгляды донора, которого он видит впервые и кровь которого сейчас начнут перекачивать в его сосуды. Конечно, в сложном комплексе чувств и переживаний значительное место займет и благодарность за услугу, хотя и оплаченную по высокому денежному тарифу, но тем не менее

важную и даже решающую для здоровья и жизни. Но также несомненно, что сознание благодарности, продиктованное разумом, не сможет заглушить ни естественной робости перед процедурой трансфузии, ни физической брезгливости к принятию чужой крови. И, разумеется, что трансфузии нитратной консервированной крови из стеклянных ампул, помимо всех прочих удобств и достоинств, имеют и то преимущество перед прямыми переливаниями, что реципиент не видит живого донора, а само вливание поэтому приближается к любым лекарственным инфузиям.

Этим счастливым преимуществом обладает и консервированная трупная кровь, ибо нет никакой надобности не только ставить в известность реципиента о том, что переливаемая кровь взята из мертвого тела, но если бы даже сам больной спросил о прежнем хозяине крови, то можно либо отговориться тем, что на этикетке нет паспортных сведений, а только номер крови и дата, либо сослаться, что кровь заготовлена и прислана с гарантией из другого учреждения.

Нам доводилось много раз переливать трупную кровь врачам, сестрам и другим людям, знавшим происхождение крови, причем их отношение к этому факту бывало всегда внешне спокойным, то есть чисто рассудочным. Это, однако, вовсе не означает, что сотни и тысячи наших реципиентов мы предупреждаем о том, что кровь вливается им посмертная. Напротив, мы полагаем, что как сама болезнь, так и больничная обстановка создают неизбежно столько поводов для душевных волнений пациентов, что потрясать их воображение дополнительными мистическими представлениями, связанными с мыслью о трупной крови, положительно не следует. Лучше или уклониться, или отговориться, или даже отрицать факт добычи крови из мертвого тела.

Зачем задавать трудные психологические проблемы в неподходящее время, то есть когда показания к трансфузии твердо установлены, а вопрос о происхождении данной крови может быть отнесен к числу технических, то есть относящихся к чисто хозяйственно-заготовительной категории, как и все медикаменты. Если же впоследствии, через несколько дней, пациент, узнавши о происхождении перелитой ему крови, потребует объяснений, то, буде вопрос предстанет особо настойчиво и не удастся уклониться от этико-моральной мотивировки, придется указать, что, хотя качественная сторона дела предрешает все остальное, однако и с философской точки зрения метод достаточно обоснован. Можно сказать, что если даже считаться с распространенным фактом мистического, почти гипнотического влияния, которое оказывает каждая смерть на психику окружающих, если признать, что и сама кровь человеческая тоже обладает волшебным, притягательным и в то же время пугающим и приковывающим свойством, интимно связанным с непосредственными представлениями о жизни и смерти, то обоим этим фактам мы ныне можем дать иное толкование и направление, чем то было у первобытных народов. Взамен религиозным мифам евреев, подобным мрачной доблести Авраама, изготовившегося перерезать шею своему единственному сыну Исааку, взамен кровавым «мериа» древних индусов, взамен бесчисленным позднейшим ритуальным жертвоприношениям и убийствам, спекулировавшим всегда на базе прирожденного инстинкта жизни, столь выраженного у всех народов, современная наука на примере переливания посмертной крови дает четкий, яркий образец торжества человеческих знаний и достижений, позволяющих одновременно решать две благородные задачи: спасать жизни реципиентов, коим смерть угрожает иногда непосредственно, и сохранять часть «донора», т. е. те несколько литров крови, которые, вместо того чтобы разлагаться со всем умершим телом, снова заживут полной жизнью в руслах нового владельца, которому они приносят с собой энергию и жизнь не аллегорически, а в самом прямом, буквальном смысле.

Делить смерть на доли! Это ли не восхитительно?! Если нельзя спасти целого, то сохраним хоть часть! Притом не потому лишь, что часть эта жива и жизнеспособна, а потому, что с ее помощью можно уверенно спасать неминуемо обреченные жизни других людей «Mors vitae prodest» (смертью смерть поправ). Это уже не абстрактные философские сентенции римских риториков и не беспочвенные мечты религиозных фанатиков, а подлинные, реальные факты, реализованные советской наукой, сбросившей с себя цепи и вериги любых предрассудков и сковывающих, мертвящих влияний отживших традиций и вековых заблуждений. Даже саму смерть можно использовать на пользу жизни!

Образы прошлого и силуэты некоторых военно-полевых хирургов

Вступительная лекция

18 октября 1943 г. Институт им. Склифосовского. Кафедра госпитальной хирургии

Упоминание имени Гиппократа – «великого отца медицины» – приводит нас, действительно, к самым истокам нашей медицинской науки. Там, на острове Кос – родине Гиппократа, — велся род Асклепиадов косских, в ведении которых было святилище Эскулапа. И отец Гиппократа— Гераклид – был тоже врачом из рода Асклепиадов.