Размышления русского боксера в токийской академии Тамагава, 4
Шрифт:
— Типа, если стрельнуть ещё раз, можно не бояться? — живо заинтересовался Маса.
— Типа того. Но лучше, конечно, чтобы не стреляли, — не стала спорить она.
— Стоп. Так а куда эта чувствительность испарилась, если только что она у меня была?!
— А я тебе её отключила, — Цубаса мстительно указала взглядом на виртуальную клавиатуру возле установки. — Чтоб не дергался, пока я за тобой убираю.
— Что убираешь?! — Маса снова весьма убедительно изобразил озабоченного неожиданными новостями филина.
— Калоприёмник! —
— Бл#… Немедленно отвяжи меня! — Асаде было явно неловко. — Я сам всё за собой помою! НЕ СМЕЙ!
— Не-а. Не помоешь, — Цубаса, весело наклонив голову к плечу, поцеловала перед собой воздух и добавила. — Знаешь, ради такого твоего взгляда стоит жить! Хи-хи-хи-и-и…
— Немедленно отвяжи! Я сам всё за собой помою! НЕ СМЕЙ!
К сожалению, когда у тебя из аргументов один лишь командирский голос, очень часто своего добиваешься не полном объеме.
Я сразу и не подумал: а ведь действительно, куда-то же продукты жизнедеятельности должны были удаляться.
Вполне естественно, что такая продвинутая установка оборудована и местом для их сбора.
Цубаса, коварно отключив меня на время уже принудительно, показывает мне язык и сообщает:
— Я тебя очень люблю. Но скорость твоей адаптации меня категорически не устраивает. Считай, что это от меня тебе подарок — лёгкий стресс, на память. Чтобы в следующий раз ориентировался быстрее.
— Давай я всё же сам это помою?! — делаю последнюю попытку. — Если, как ты говоришь, я уже полноценный? И меня удерживает только блокировка этого твоего аппарата?
— У тебя сейчас трубки из тела выводятся, — уже серьезно поясняет она. — Я потому и отключила тебя на время. Так-то, у них есть определенный люфт и гибкость. Но лучше уж полежи с гарантией, не дергаясь… Кстати, врачи бы точно также действовали!
Вместо вопроса, скашиваю взгляд на одну деликатную часть своей анатомии, прикрытую больничной простыней.
— Катетер убрала в первую очередь, до того, как тебя будить! Тогда же, когда твоё зрение фокусировала перед пробуждением, — хихикает она, задерживаясь перед дверями в санузел. — Если совсем серьёзно, восстановление репродуктивной функции именно в твоём случае — действительно важный индикатор. Так что, не дуйся: смысл в моих действиях тоже есть.
— А какие ещё трубки из меня выходят? Кроме одной, в голову ничего не идет.
— Лимфа под коленкой, — пожимает она плечами, продолжая движение к двери. — Кровь там же. И артериальная, и венозная. Ещё есть по мелочи, но это уже вдоль позвоночника.
— Странно. Я никаких трубок не почувствовал, когда в себя сейчас приходил.
— Так я тебе фрагментарно чувствительность вернула. А ты с кровати свешиваться принялся. — Она скрывается за дверью.
Оттуда
— Рассказать анекдот? Как раз на эту тему? А то мы с тобой самую главную функцию ещё и не проверили до конца…
— Почему у меня чувствительность исключительно в одном фрагменте тела?! — перекрываю шум воды и не даю сбить себя с толку.
— А я специально оставила! Так вот, анекдот! После войны госпиталь собрал всех женщин в окрестностях: "Мы войну проиграли, потому наших героев-инвалидов надо пристроить в семьи. Мы уверены, что решительные японские женщины не оставят без поддержки попавших в трудное положение мужчин!"
— Нифига себе, анекдот, — бормочу под нос, а в санузле меня предсказуемо не слышат.
— "Первый! Имя-фамилия такие-то… Нет правой руки!" — продолжает Цубаса из-за стенки. — Одна женщина выходит из шеренги и забирает его к себе. — "Второй! Имя-фамилия такие-то… Нет левой ноги!". Ещё одна женщина, уже постарше, тоже забирает ветерана.
— Ну у вас и анекдоты! — кажется, в этот раз мне удаётся перекричать воду, потому что в ответ моя половина смеётся.
— Ты в Японии! Ну вот… Наконец остается самый последний мужчина: всё на месте, не заикается, вообще выглядит здоровым. "Не способен только к размножению! Боевая травма. Руки-ноги на месте, работать может руками!" — Цубаса из местного туалета заливисто хохочет над собственным рассказом.
А я, кажется, догадываюсь, чем история закончится.
— Ни одна из женщин не выходит! — подтверждает мои подозрения она. — "Кому такой инвалид нужен?! От него же толку никакого?!" — разочарованно гудит женский строй. ТАК! Я тут разбирать сейчас всё начинаю и отмывать, будет пахнуть неаппетитно! Полежи минуту в одиночестве! Выйду — продолжим! Во всех приятных смыслах!
Не успеваю ей ничего возразить, как дверь в санузел захлопывается с её стороны окончательно.
Ватару проснулся так же неожиданно, как и заснул.
Он сел на диване в студии первого этажа, протёр глаза и в сумраке огляделся по сторонам: Мивако рядом не было.
На всякий случай он поднялся по лестнице, заглянул по очереди в каждую из комнат — и никого не обнаружил опять.
Дочь предупреждала, что поедет с другим факультетом куда-то на побережье — припомнилось ему через секунду.
— Но где моя жена, черт побери?! — раздражённо пробормотал глава семьи и принялся хлопать себя по карманам в поисках смартфона.
Гаджет отыскался на столе в кабинете.
— Ты где?! — старший Асада в изумлении уставился на младшую супругу, имевшую растрепанный вид и припарковавшую машину на техническом съезде с трассы.
— Еду домой, — уклончиво ответила та, отчего-то опуская взгляд и избегая смотреть мужу в глаза. — Буду через четверть часа.
Время ожидания Ватару скрасил, налив себе газировки с сиропом.