Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 7

Афанасьев Семён

— Вот так сразу? Наотмашь, даже не поторговавшись?

— А зачем это нужно мне?

— Хм. Вы так уверены в итогах?

— Не я, — указываю большим пальцем себе за спину. — Специалисты, которым я безоговорочно доверяю.

— Ваши специалисты могут очень жестоко ошибиться. И тогда возможный альянс с нами, который вы отвергли, будет казаться самой досадной ошибкой из сделанных.

— Против вас, коренных японцев, играет этот самый национальный менталитет; уважение к старшим, правила приличия, всё такое. Но если отбросить

пиетет перед вашими сединами, то что я выиграю? Объединившись с проигравшими?

— Как минимум, получите кое-какие личные гарантии.

— Например?

— Что-то типа страховки, на случай возможной ошибки сейчас. В большую воду нырнёте не один, а как член команды. Не настроите против себя бомонд. Я очень не люблю слово "политическая элита", — он доверительно наклоняется через стол и понижает голос. — Но от этого мы не перестаем ею быть.

— А хотите мой расклад?

— Извольте.

— Вы — политический труп. По инерции, благодаря патологическим психзащитам, вы ещё пытаетесь выкарабкаться. Вы далеко не дурак, потому ходы ваши нестандартны: например, вот так прийти ко мне.

Сбоку деликатно кашляет Рейко, напоминая о необходимости соблюдения вежливости.

— Однако вы очень давно не выходили на улицу, — продолжаю, наплевав на этикет. — Знаете, я давно заметил по учебникам истории. Там, где кто-то абсолютно искренне начинает считать себя политической элитой, если избирательная система работает, эта элита очень скоро перестаёт быть.

— Угроза? — хмурится Насимура.

— Боже упаси, — отмахиваюсь, ёрзая под достаточно объемным задом дочери первого оябуна, чтобы устроиться поудобнее. — Это исключительно мой собственный прогноз, как новичка в ваших темах. Взгляд со стороны, если угодно.

— Вы делаете очень смелые взгляды, особенно для новичка. И, что интересно, не боитесь их озвучивать вслух. Мне.

— На площади перед строем китайских щитов было страшнее, — киваю. — Особенно когда они пошли молотить разрядниками, а мою мать и сестру некий инспектор Ван взял в заложники.

— Хм.

— Я искренне сочувствую вам, как человеку. Я даже не возражаю против такого вот разговора — но на второй день после закрытия избирательной комиссии. Ибо…

— Почему именно на второй день? — перебивает меня премьер.

— Потому что в первый день я буду вынужденно валяться пьяным, встречаясь с представителями ячеек нашей партии в разных местах. Вне зависимости от итогов подсчета голосов.

_______

Там же, через некоторое время.

— … да. Я не исключаю никакого варианта распределения портфелей после оглашения результатов. Но именно сейчас мне не нужны никакие попутчики перед выборами, особенно из вашего лагеря. Прошу понять меня правильно. Просто потому, что делиться победой я ни с кем не собираюсь.

Это не совсем так, но сейчас не до деталей.

— Благодарю за исчерпывающую откровенность, —

сухо кланяется из положения сидя Насимура, после чего встаёт из кресла. — Я могу попросить об одолжении? Вернее, задать вопрос?

— Да.

— И вы на него ответите?

— Да. У меня нет никаких претензий к вам лично: то, что сейчас происходит, является не кулуарным выяснением отношений между нашими группировками.

— А что это тогда? — он задерживается, берёт со стола свою полупустую чашку и стоя выливает остатки чая себе в рот.

— Следствия коррекции.

— Какой?

— Проводимой гражданским обществом, — отвечаю как можно серьёзнее. — Каким будет ваш откровенный вопрос?

— Их два. Вы допускаете, что после меня у вас будут аналогичные визиты? Вы будете всем отвечать одно и тоже или подход будет дифференцирован?

— Это и есть то неловкое, о чём вы хотели спросить? — уточняю на всякий случай.

— Да.

— Первое. Если следовать логике, то следом за вами должен явиться новый премьер. Я это понимаю и потому ответ — да. Допускаю, что аналогичные вашему визиты ещё впереди.

— И что вы ответите новому премьеру? — он почему-то опасается моего ответа.

Настолько, что даже не считает нужным этого скрывать.

И ведь не скажешь вслух, что благодаря таблетке не только он сейчас видит меня насквозь. Правда, у него расширения какого-то другого порядка.

— Новый премьер — халиф на час, — пожимаю плечами. — После вашего вынужденного смещения, ровно до этапа выборов. Это понимает все.

Насимура чуть расслабляется с неуловимым облегчением:

— И каков будет ваш ответ ему? Если вы так хорошо прогнозируете события?

— Я не уверен, что вообще буду с ним разговаривать, — искренне говорю, что думаю.

— Почему?! — кажется, в этом месте политик сильно удивляется, впервые за этот разговор.

— У вас есть своя позиция. Я с ней не согласен, как и многие сограждане; поэтому обострение нашего с вами гражданского диалога вылилось в то, во что вылилось.

— А преемник? — он, не садясь, подставляет чашку под заварник в руках Рейко.

После чего машинально кивает ей с благодарностью.

— А ваш приёмник, говоря языком моей исторической родины, подобен шакалу. В отличие от вас, он сосредоточен исключительно на своих внутренних преференциях.

Насимура как-то странно и недоверчиво глядит на меня поверх чашки с чаем, сверху вниз.

— Ну вы, если говорить языком моей собственной религии, соблюдаете самый главный постулат, — поясняю дальше. — А он так, погулять вышел. С ним, в отличие от вас, разговаривать не о чем.

— Что за постулат?

— Человек, как и общество, должен постоянно качаться. Всю свою жизнь, до самого последнего дня, — поясняю. — Если самосовершенствование прекращается, человек очень быстро скатывается до животного уровня. Закон эволюции.