Размышления. Изречения
Шрифт:
Мы живем, вернее, проживаем в мире видимости: встаем после «восхода» солнца, ложимся спать после его «заката». Существенность видимости не подлежит сомнению. То, что она есть, наличествует, не требует доказательств. Что же касается сущности чего бы то ни было и того, существует ли сущность вообще, – это постоянно вызывает сомнения и споры, во всяком случае среди теоретиков, в особенности философов, одни из которых являются феноменалистами, то есть не признают никаких сущностей, а другие, напротив, эссенциалистами.
Философию нередко упрекают в том, что она вместо ответа на адресуемые ей вопросы отвечает вопросами, обращенными к адресату. Но следует спросить, являются ли задаваемые философией вопросы содержательными, стимулирующими познание, хорошо сформулированными вопросами? Если
Философствование есть такого рода умственная работа, в процессе которой философствующий субъект активно стремится преодолеть существующие заблуждения даже тогда, когда он, не сознавая этого, отстаивает заблуждения.
Рассуждая в духе Платона, можно сказать, что видимость – существующее, которое в действительности не существует. Но, возражая Платону, следует признать действительную, а не мнимую реальность мира видимости, его существенность и безусловное жизненное значение.
Догматическое извращение сути философии нередко выражается в том, что вопросы, которые ставятся ею, рассматриваются как нечто менее существенное, чем ответы, которые она на них дает. Между тем, постановка новых вопросов, которые еще никому не приходили в голову, несмотря на их несомненное познавательное значение, несмотря даже на то, что они являются правильно поставленной исследовательской задачей, само по себе является выдающимся актом научного познания.
Доказательства, по утверждению Цицерона, умаляют очевидные истины. Но очевидность и истинность отнюдь не синонимы. Разграничение этих понятий делает необходимым доказательство истинности или неистинности того, что вследствие своей очевидности не вызывает сомнений. Поэтому доказательство того, что Земля отнюдь не является плоской, а представляет собой округлое небесное тело, стало выдающимся научным открытием.
Осмысление существующего, познание повседневного – настоятельная необходимость не только для философов, но и для всех тех, кому вопрос о смысле их собственной жизни не кажется лишенным смысла вопросом.
Признание того, что существует непознаваемое (по меньшей мере, в рамках данных исторических условий) не имеет ничего общего с агностицизмом и философским скептицизмом.
Утопия – необходимая форма сознания, мышления, представления не только о будущем, но также о настоящем и прошлом [1] . Науки также включают в себя утопическое видение. Таково было, например, всеобщее убеждение в том, что геометрия Эвклида – единственно возможная геометрия. Классическая механика, создание которой в значительной степени является заслугой Ньютона, также истолковывалась утопически как завершенное познание механических процессов. А разве не было утопией стремление создать perpetum mobile? Утопией была и алхимия, значение которой в становлении научной химии невозможно переоценить. Без утопий не было бы научного энтузиазма, вдохновения, способности целиком отдаться научному исследованию. Правильное понимании утопии состоит также в том, чтобы постигнуть в ней и неутопическое содержание.
1
Utopia is an esential form of consciousness, reasoning (thinking), conceptualisation not only of the future, but also the present and the past.
Утопии вдохновляют людей на борьбу за лучшее будущее. Но нет ничего худшего, чем реализованная, претворенная в жизнь утопия.
Марксизм всегда противопоставлялся утопическому социализму (и коммунизму). Если основоположники марксизма признавали тем не менее выдающееся значение утопических учений, то В. И. Ленин, считавший себя их ортодоксальным последователем, утверждал, что утопия – «фантазия, вымысел, сказка». Между тем, идея социализма (и коммунизма) как в принципе
Существует немало вопросов (не только смысложизненных, вненаучных, но и научных), на которые возможны различные, в том числе и взаимоисключающие ответы. Ответы в равной мере удовлетворительные (или неудовлетвоительные). Но то, что в философии является нормой, служит на пользу философии, обогащает ее содержание, в науке – аномалия, которую можно и должно постоянно преодолевать.
Философствовать – значит мыслить совершенно по-новому, не страшась неожиданных, противоречащих собственным убеждениям выводов, логически вытекающих из принятых основных положений. Этим философствование отличается от преподавания философии, когда содержание философского курса заранее известно лектору.
Н. Г. Чернышевский, а вслед за ним Г. В. Плеханов и В. И. Ленин восприняли афоризм Гегеля – абстрактной истины нет, истина всегда конкретна, – не узрев непосредственной связи этого ошибочного тезиса с панлогизмом Гегеля, с его родственным платонизму пониманием истины как высшей онтологической реальности. Ведь согласно Гегелю, суждения типа «эта роза красная» или «собака – четвероногое животное» вовсе не истины, а всего лишь правильные высказывания. Истины же, по учению Гегеля, есть соответствие представления, суждения своему понятию, которое понимается Гегелем как полнота бытия, субстанциальное выражение «абсолютной идеи», а не просто как форма человеческого мышления, человеческое понятие. Отсюда и следует неизбежный в его системе вывод: истина конкретна, абстрактной истины нет. Но тот же Гегель определяет конкретное как единство различных определений, каждое из которых односторонне, абстрактно, но отнюдь не ложно, признавая тем самым, правда, не прямо, а косвенно, абстрактные истины. Учение Гегеля о движении познания от абстрактного к конкретному есть также признание абстрактных истин как определенной ступени процесса познания. Естествознание сформулировало понятия идеального газа, идеальной жидкости, т. е. имеет дело с абстрактными, идеализированными объектами, устанавливает тем самым абстрактные истины, которые затем конкретизируются, превращаются в конкретные истины в ходе последующих специальных исследований, синтезирующих различные определения, абстрактные истины. Кстати сказать, Маркс и Энгельс, на которых постоянно ссылались Плеханов и Ленин, вовсе не отрицали существования абстрактных истин, которые трактовались ими как относительные истины, т. е. истины в более или менее ограниченных пределах.
Философия представляет собой систему дисциплин: онтологию, гносеологию, логику, этику, эстетику, философскую антропологию, учение о языке, философию истории, историю философии. Нередко обсуждается вопрос: какая из этих дисциплин является, пользуясь выражением Аристотеля, первой философией. При этом сплошь и рядом не учитывается то обстоятельство, что разные философии по-разному отвечают на этот вопрос. Но можно ли отвлечься от этих разногласий между философами? Можно, но лишь при следующем условии: неисчислимое множество философских учений, школ и школок, направлений, систем и системок образуют с трудом обозримый архипелаг философии, в котором отчетливо выделяются не только острова и полуострова, но и возвышающиеся над ними вершины – философские Эвереста, Монбланы, Эльбрусы, Казбеки и не столь уж высокие и величественные Татры, Карпаты, Рудопы и т. д. Поэтому не одна какая-либо философская дисциплина занимает вершину в философии. Вполне естественно, что на вершине оказывается не только онтология, но и теория познания, и этика, да и другие философские дисциплины.