Размышляя о Брюсе Кеннеди
Шрифт:
В этом месте рассказа Мириам Лаура громко рассмеялась, а на вопрос, что ее так рассмешило, Лаура сказала, что выражение лица Мириам. Надо бы ей, Мириам, посмотреть на себя в зеркало.
— У тебя вид пятнадцатилетней девчонки, — сказала она, — которой папа с мамой разрешают гулять только до десяти.
Обе от души рассмеялись. И заказали было четвертую бутылку вина, но все же решили остановиться на эспрессо. Потом возьмут еще что-нибудь в самом конце: Лаура — кальвадос, а Мириам — итальянскую граппу.
— А у тебя что не так? — Мириам прикоснулась губами к рюмке. — С Симоном?
Симон Литхарт
— А что с Симоном?
— Ну, если он все время дома. Если по-честному, хотелось бы тебе, чтобы его не было? Дома, я имею в виду.
— Вовсе нет, — ни на секунду не задумавшись, ответила Лаура. — Я вообще не люблю, когда его нет дома. Даже когда у него какая-нибудь встреча или что-то в этом роде. Знаешь, тогда будто вся жизнь разом из дома уходит. Мне хорошо, если он за работой и я знаю, что он просто сидит у себя в ателье.
— Ну да.
У Мириам вдруг пропало желание продолжать разговор в этом направлении. Она думала о Симоне, о его широченных плечах. Где бы он ни находился, в ателье ли, в гостиной, дома на кухне, на террасе или в ресторане, везде он прежде всего занимал место. Большее, нежели обычный человек, мысленно поправила она себя. Во всяком случае, большее, чем Бен, который если и выделялся, так именно тем, что оставался незаметным, чуть ли не просил прощения за свое присутствие.
Пожалуй, все дело в этом. Пожалуй, его подчеркнутое, наигранное неприсутствие откачивало из нее жизненную энергию. Временами он напоминал ей черную дыру, вбирающую в себя окружающий свет, так что остается лишь кромешная тьма.
С другой стороны, она сомневалась, что смогла бы дольше чем полдня пробыть в одном доме с человеком вроде Симона. И спрашивала себя, как же Лаура выдерживает. Но, похоже, Лауре все это не в тягость. У них свой загородный дом в Северо-Западной Фландрии, куда они наведываются по выходным, и в один из выходных их с Беном туда пригласили. Мириам предвкушала длительные прогулки в субботу и воскресенье по берегу моря, видела себя у камина с толстенной книгой, но все повернулось иначе. Оказалось, у Симона там вторая мастерская, значительно превосходящая по размерам амстердамскую. И не только мастерская, но и сарай, старая конюшня, фруктовый сад и огромная яма в конце сада, где он копал бассейн. Еще Мириам разглядела какое-то строение под крышей, дом как дом, только вот Симон собирался там что-то перестраивать да подновлять, а рядом с верандой росли несколько деревьев и заслоняли свет.
От этой поездки на выходные в ее памяти сохранились краткие островки тишины, соединенные визгом запускаемых бензопил, треском обламывающихся сучьев, тарахтением моторов и грохотом каждые пять минут запускаемого гидронасоса, перекачивавшего грунтовую воду из ямы под бассейн на другую сторону дамбы.
При запуске насоса посуда на столе начинала дребезжать, а с бревенчатого потолка вниз, кружась, планировали частицы штукатурки. Тяжелый, низкий звук проникал куда-то в пространство под диафрагмой, а затем начинал пробиваться наружу через
Они с Лаурой, по крайней мере, сидели в доме, за кухонным столом, коротали время за тостами с сыром и уговорили вдвоем целую бутылку портвейна. А вот Бену пришлось поработать. Симон, возможно, обошелся бы и без помощника, но ему была нужна публика. Бен, который дома и розетку-то не мог починить, натягивал веревку, закрепленную на приговоренной к срезанию ветке, а Симон, как большая, грузная обезьяна, карабкался наверх.
Дольше всего в памяти у нее сохранялась такая картинка: Бен на террасе, держит пилу, какими обычно бревна распиливают вдоль. Наверное, ей это запомнилось по тому, как он держал пилу — неловко ухватившись за ручку, слишком близко к острым зубьям. Или по причине позы: склонив голову набок, он смотрел вниз, туда, где обрывалась терраса, — ни дать ни взять птица на краю пруда, заглядывающая в воду, где нет рыбы.
Вечером Симон занялся приготовлением бараньих ножек на открытом огне. Он так увлекся, что продолжал кулинарить, даже когда начался дождь.
— Эй, поднимайтесь! — позвал он Мириам и Лауру, которые из кухонного окна следили за происходящим на улице. — Подумаешь, капает немножко.
Мириам смотрела на его раскрасневшееся небритое лицо в бликах затухающего пламени: он прихватил с собой бутылку водки и все это время большими порциями дозаправлялся. Ее вдруг охватила огромная усталость, какой она не испытывала долгие годы.
— Девочки, кушать подано! — Симон прижался носом к стеклу и облизал губы.
Но где же тогда был Бен? Впоследствии она никак не могла припомнить. Возможно, стоял где-то под дождем, где-нибудь на краю ее поля зрения, а может, и за его пределами.
— Вы что, уже спать собрались? — не унимался Симон — было три часа ночи, — когда Мириам с Беном хотели отправиться наверх. — Ладно, топайте!
Наутро Мириам разбудил поезд, который проскочил мимо станции и, уже тормозя, боком через перрон въехал в здание вокзала. Она не сразу осознала, что это был конец ее сна и начало нового дня — в бассейне только что запустили насос, и его грохот разбудил ее.
Рядом лежал Бен. Лицо цвета старой бумаги. Не разглядишь, открыты у него глаза или закрыты.
— Хочу умереть, — простонал он.
Ей показалось, что изо рта у него пахло дохлой мышью.
— Хочу домой. — Он облизнул губы.
Лаура перегнулась через стол, приблизила лицо вплотную к Мириам.
— Знаешь, как тебе все это понимать? — Она прижала рюмку с кальвадосом к щеке и подмигнула. — Это я о Симоне и Бене. Они просто дети с игрушками. И в этом самый кайф. Они же такие простодушные. Большие дети.
Мириам заметила на лице подруги улыбку умиления. Лаура осушила рюмку и снова подмигнула. А может, она вообще не подмигивала? Просто перебрала, вот глаза-то и закрываются.
— Так и надо смотреть на вещи, милочка, — сказала Лаура. — Бывает хуже. Скажем, мужики, играющие с паровозиками. У них весь чердак заставлен картонными вокзалами с деревьями, склеенными домиками, переездами. А вечером, после склеивания всех этих домиков и вокзалов, он забирается к тебе под одеяло и теми же самыми пальцами начинает гладить тебя и там, и здесь…