Разночинец
Шрифт:
— По всему так выходит, вашвысокобродь, — развел руками филер. — Что мы тут, пожаров не видали? И время странное, и в разных местах вспыхнуло... И не всегда по ветру огонь шел. А еще человек этот непонятный...
— Что еще за человек? — вскинулся Николай Дмитриевич
— Семен Семенов сын Георгиев, — пояснил филер. — Он прямо посреди пожара незнамо откуда выскочил. Сказался скубентом, историю изучает. Вещи и документы у него сгорели.
— Удобно, — кивнул пристав.- Продолжай. Но я пока преступления не увидел.
— Да я тоже не увидел, — замялся филер. — Напротив, наидостойнейший
— Так что тогда с ним не так? — начал раздражаться господин пристав.
— Да все с ним не так! — Матвей в сердцах еще сильнее смял в руках картуз. — Вот что ни возьми, все не так! Одежда странная. Никогда таких штанов не видел. Вроде узкие, как господские брюки, да только не брюки это. Я не знаю, что это такое, вашвысокобродь. И штиблет таких тоже не видал. Странные у него штиблеты. Он в них походил немного, а потом в тряпье какое-то переоделся с чужого плеча. А зачем, спрашивается?
— Продолжай, — заинтересовался Николай Дмитриевич, вспомнив, что в городе гостит проповедник из Англии Генри Ленсделл. — Говорит с акцентом?
— А? — спросил филер, пытаясь понять, что это еще за акцент такой. — Говорит чисто, вашвысокобродь, но чудно как-то. И вроде по-русски, и вроде как не по-русски. С кунштюками какими-то затейными. С такими, что не всякий благородный поймет. А вот самых простых вещей не знает, переспрашивает.
— Это все? — забарабанил пальцами по столу Николай Дмитриевич, перед которым замаячила неиллюзорная надежда сбагрить это дело снобам из губернского жандармского управления.
— Не все, — упрямо посмотрел на него филер. — Он по-французски не знает.
— В смысле? — поднял на него взгляд пристав. — Быть того не может, он же студент. Ты это с чего взял?
— Так с ним барыня Анна Алексеевна заговорила, а он сделал вид, что к больному побежал. Очень он этим манером Анну Алексеевну оконфузил.
— Это которая статского советника Морошкина вдова?
— Она самая, — уверил филер.
— Так, может он и, правда, к больному спешил? — спросил пристав.
— Два раза такое было, — убежденно ответил Матвей Ильин, показав пальцами козу. Вдруг начальство не расслышит. — Не знает он по-французски! Странно, на вид образованный, и говорит гладко, а ни бельмеса не понимает! И вежества господского тоже не знает. К нему все «сударь», да «милостивый государь», а он по имени отчеству, как будто с крестьянином говорит. У нас, вашвысокобродь, в Танбовской губернии, как крепость отменили, все друг друга стали по отчеству величать, с вичем, значится. А барина — Константин Александров. Ну, за глаза, конечно... И таких странностей в нем целый воз. До вечера рассказывать могу.
– Реальное училище закончил, — глубоко задумался Николай Дмитриевич. — Значит, из разночинцев, не богат. Потому языка не знает. Но почему назвался студентом университета? После реального в университет не возьмут. Цену себе набивает? Странно это! — он спросил у филера.
– Его кто-то знает?
— Его все знают, — уверил филер. — Да только познакомились они в день пожара. Ни за день до него, ни раньше, ни одна душа его не
И филер стал истово креститься в сторону, где еще недавно стоял Харлампиевский храм. А вот Николай Дмитриевич задумался. Сашка Глаз? Ведь первый подозреваемый был потомок мятежных шляхтичей. Тут, в Забайкалье много всякой сволочи. И разбойный люд, с каторги освободившийся, и инородцы полудикие, и поляки ссыльные, и петрашевцы недавно поехали свой срок отбывать. Скверный народец, мерзкий, и на любую пакость готовый. Скорее всего, этот странный человек нигилист, которых много развелось в столичных городах.
— А еще он неграмотный, — выдохнул филер, и даже зажмурил глаза, живо представляя себе реакцию начальства.
— Кто? — тупо спросил пристав.
— Скубент этот, — филер посмотрел на него кристально чистым взглядом.
— Да что ты несешь, морда? — Николай Дмитриевич побагровел и начал вставать из-за стола. — Ты чего мне тут голову всякой чушью забиваешь? Как образованный человек может неграмотным быть?
— Да я и сам не пойму, — вновь развел руками филер. — Я покрутился около него, вашвысокобродь, когда он детишек болезных на бумажку переписывал. Я, может, и не великий грамотей, но свое имя писать умею. Матвей через ять пишется. И Алексей тоже. А в имени Петр ер на конце! А в его писульке ни ятя, ни ера нигде не было. Вот! Скубент этот гимназиев не заканчивал, вашвысокобродь.
— Да как же это? — прошептал господин пристав, который все шесть имен, пишущихся с ятем, помнил назубок. Даже Елисея помнил, будь он неладен. — Не может образованный человек таких простых вещей не знать. Даже если он реальное училище закончил. Только если самоучка ... Или если язык не родной ...
— Шпиён это аглицкий, — уверенно сказал Матвей Ильин, — как тот Генрих, который по городу с фотоаппаратом бегает. Богом клянусь, шпиён! И город тоже он поджег.
— Вор это! — уверенно сказал пристав, в упор глядя на филера, съежившегося под его суровым взглядом. — Поджигатель и вор! И чтобы ни слова никому!
Николай Дмитриевич откинулся на спинку стула. Отдать это дело жандармам? Да черта с два! Надо написать подробнейший доклад, пока сам господин Лохвицкий здесь. Может этот тип и, правда, английский шпион, который сжег губернский город. Тогда с этим делом можно взлететь на самое небо. И чин надворного советника, наконец, получить! Главное, шею себе по дороге не сломать. Жандармы бывают весьма ревнивы, когда кто-то в их огород лезет. Тут надо тонко все сделать, и написать правильно. Так мол, и так, взял банду поджигателей и воров. А что они шпионами оказались — о том он знать не мог, но геройство при задержании проявил, пока губернская жандармерия спала в хомуте. Да! За это как минимум Анну дадут, не Станислава даже!