Разноцветные континенты (С иллюстрациями)
Шрифт:
– Задержитесь после уроков, будет откровенный разговор, - сказала Мантисса и, не посмотрев даже на Людмилу Евсеевну, ушла.
Люся, бедная, вся покраснела от горя, и ее белая блузочка стала ярко-розовой. Мантисса была с Люсей на ножах и не считала нужным это скрывать. Мантисса - наша классная дама. Если ты ей сразу не показался, она медленно и постепенно начинает тебя изводить. Не нотациями, нет, и не напоминаниями, во сколько рублей ежегодно мы обходимся государству. Мантисса изводит нас разговорами. Семь потов сойдет, когда начнут из тебя вытаскивать клещами
– Ну что вы такое?
– сказала нам Мантисса.
– Смотрю на вас, смотрю и не могу понять: что вы из себя представляете? Мантисса сидела за учительским столом, и вид у нее был действительно сокрушенный: словно она и в самом деле недоумевала, размышляя на эту горькую тему. Под ее выразительным взглядом мы и сами казались себе какими-то угрюмыми межпланетными выродками.
– Мы просто люди,- мрачно сказал Борька, потому что Мантисса ждала ответа.
Такой у нее был способ выматывать: ждать ответа там, где ответа не может быть.
– В школе просто людей не бывает, - возразила Мантисса.
– Есть активисты, есть отличники, есть хорошисты и есть никчемные люди. Возьмем хотя бы вас, Ильинский Сергей.- Мантисса сняла очки и посмотрела на меня в упор. Без очков она выглядела куда моложе и симпатичнее.
– Ну, что вы такое, а? Что вы даете классу?
Даже для спасения жизни я не смог бы ответить на этот вопрос: я просто не понимал, к чему Мантисса клонит.
– Это надо у класса спросить…- буркнул Борька, но я ткнул его кулаком в бок, и он замолчал.
– Не нужны вы классу, Ильинский, - притворившись, что не слышала, ласково сказала Мантисса.
– И Лахов не нужен, и без Мокеева, - она надела очки и уставилась на Шурика так, как будто видела его впервые,- и без Мокеева класс вполне обойдется. Хотите знать, почему?
Мы смотрели на нее исподлобья и молчали.
– Так хотите или вам все равно?
– настаивала Мантисса.
Не дождавшись ответа, она вздохнула, полезла в портфель и принялась рыться в своих бумагах.
– Потому что вам не дорога честь коллектива.
Ну, уж тут-то мы совсем сникли. Такие фразы- как липучка для мух: прилипнешь к ним и будешь жужжать весь день, так и не сдвинувшись с места.
– Вы прекрасно знаете, что наш класс один из лучших в районе,- не прекращая своих поисков, озабоченно говорила Мантисса.
– Мы не так уж далеки от того, чтобы стать самыми лучшими, то есть занять первое место по успеваемости, активности и дисциплине. С успеваемостью у вас пока все в порядке, и я рада, что вы не даете оступиться Мокееву. Дисциплина в последнее время тоже наладилась, - Мантисса испытующе взглянула на нас сквозь очки, и я подумал:
– а вот активность ваша… - С горестным вздохом Мантисса положила перед нами на первую парту раскрытую тетрадь: - Посмотрите сюда, здесь как на ладони ваше общественное лицо.
Думается, комментарии излишни.
Общественное лицо представляло собой двойной листок в клетку, на котором по вертикали были написаны фамилии, а по горизонтали - виды выполняемых работ.
Набор нагрузок был невелик: стенгазета «Родная школа», стенгазета «Наш класс», стенгазета «Крокодильчик», группа инструкторов, группа фотомонтажа и концертная бригада. Рядом с каждой фамилией в соответствующей графе стоял аккуратный крестик, иногда два крестика, реже три. Только наши фамилии оставались без крестиков, тут Мантисса была совершенно права.
– Теперь вы поняли, - помолчав, сказала Мантисса, - что коллектив не простит вам, если мы уступим первое место? В нашей школе у нас нет соперников, это правда…
Ну еще бы: Мантисса еще год назад разбросала по окрестностям всех наших двоечников и хулиганов. Трое в «Б», двое в «В», двое в «Г» и еще четверо перешли в другую школу.
– Но вот в двести девяносто второй «А» класс имеет стопроцентную, как и у нас, успеваемость. Так что нам по этому показателю их уже не обогнать.
«А может, попробуем?» - подумал я, но промолчал.
– Мы нащупали их слабое место, - с жаром продолжала Мантисса, - треть учеников у них совершенно не охвачена поручениями. А у нас, как видите, почти каждый второй несет по две, а то и три нагрузки. И только вы - как омертвевшая ткань на теле класса…
– Да ничего не омертвевшая!- обиделся Борька.
– Подумаешь, дело какое!
– Он притянул к себе тетрадь.
– Мы хоть сейчас найдем себе нагрузку, если за этим дело стало.
Шурик подсел к нам за парту, и мы склонились над тетрадью. Перспективнее всего был хоркружок. В крайнем случае, там можно подвывать и без голоса. Но хоркружок был забит до отказа. Я никогда не думал, что у нас такой голосистый класс. Драмкружок не подходил: все роли в «Горе от ума» были уже разобраны, а затевать ради нас новый спектакль никто не станет. В стенгазете «Наш класс» трудилось семь человек- то есть каждый пятый, а поскольку рисовал и писал всю газету один Гугуев, нам было стыдно туда проситься.
Газета «Крокодильчик», хотя в ней числилось пять сотрудников, существовала лишь в воображении Мантиссы,и виноваты в этом были косвенно мы: я предложил назвать наш сатирический листок «Розочкой», и Борька уже нарисовал шапку первого номера (ярко-красный злорадный цветок с длинными кривыми шипами), но Мантисса вмешалась и отменила название по причине его нездоровой сентиментальности. Поскольку Мантисса осталась непреклонной, класс обходится с тех пор без своего сатирического органа.
Группа фотомонтажа меня устраивала больше всего: работа тихая, сидячая, располагающая к размышлениям. Идея Мантиссы была подготовить монументальное полотно на тему «Широка страна моя родная». На каждое слово- картинка.