Разные дни войны (Дневник писателя)

Симонов Константин Михайлович

– Я ее почти никогда не видел. Сначала испанская война, потом эта…

Заговариваю о детях. Отвечает:

– А мы нелегальны, у нас детей не бывает.

Повсюду, и в Болгарии и в Сербии, в деревнях огненно-красная паприка на белых стенах домов…

…Переезжаем через реку. За рекой знакомая картина. Наскоро отрытые щели, воронки от мин, тянутся раненые. На склоне тела убитых, накрытые с головой рыжими болгарскими шинелями.

Штаб полка болгарской танковой дивизии. Небольшой карьер на склоне горы. Командир полка объясняет, что танки пробовали форсировать Молдову здесь, поблизости, но не вышло. Сейчас движутся на север, ища переправы, чтобы зайти

западнее Ниша, отрезая немцев. Карабкаемся через виноградники на артиллерийский наблюдательный пункт. С наблюдательного пункта видна деревня, в которой засели немцы, прикрывающие дорогу на Ниш. Там ложатся разрывы болгарских орудий, довольно кучно. Немецкая артиллерия тоже бьет. В бинокль на гребне одного из дальних холмов видны движущиеся через немецкие разрывы цепи.

– По-моему, это моя бригада, – говорит Коча. Прикидывает по карте и повторяет: – Моя. Выходит к Нишу с запада.

Ночью возвращаемся в Лесковац. Приезжают два майора из штаба, привозят сведения, что часть немцев пытается прорваться из Ниша на Прокупле. Деревня, где мы были с Кочей в штабе 24-й дивизии, сейчас занята немцами, но туда обходным путем уже движутся болгарские танки. Идет бой. Майор из штаба докладывает Коче, что в 24-й дивизии на исходе английская амуниция (боеприпасы). Коча взбешен, говорит, что это старая история. Англичане сбрасывают боеприпасы к своему оружию в обрез, чтобы держать партизан в зависимости от себя. А последнее время и вовсе ничего не сбрасывают. Коча зло говорит, что это прекрасный случай для того, чтобы объяснить отсутствие необходимости в дальнейшем пребывании майора Хенникера при главном штабе Сербии.

Одни из приехавших, смеясь, говорит, что в ту ночь, когда мы ехали в Лесковац, наш «виллис» прошел на расстоянии спички от мины. Обнаружили это, добираясь сюда верхом, потому что наш след был, оказывается, вообще единственным следом машины на этой дороге.

Уже ночью наконец в первый раз за день едим в Лесковаце в подвале полуразбитого дома суп, сваренный только из двух составных частей – из свинины и красного перца пополам. Перец целыми головками.

Иван, наш русский автоматчик из охраны, рассказывает мне историю школьного учителя по имени Виктор, который вместе с ним бежал из немецкого плена в партизаны. Рассказывает, как он погиб в первом же бою; шел в атаку во весь рост и на ходу стрелял из ручного пулемета. Пуля попала прямо в сердце. Его похоронили в новом английском обмундировании, завернув в плащ-палатку. А четники потом вынули его, раздели догола и снова присыпали камнями и землей.

Коча встречается с заместителем командира корпуса подполковником с такими необычайно пышными усами, что все зовут его Бырка, что значит – усач, а не по имени и фамилии, которых многие не знают. На самом деле Бырку зовут Живоин Николич. У него не только огромные усы, но и огромная энергия. Тип нашего талантливого тылового работника, способного все организовать и обеспечить. Впрочем, до этой своей должности заместителя по тылу он был одним из самых популярных командиров дивизий.

Вместе с ним начальник инженерного отдела верховного Штаба полковник Смирнов, или, как его здесь все зовут, Сережа, старый русский эмигрант, высокий сумрачный человек в очках, со значком партизана сорок первого года.

Ночуем в Лесковаце в бывшем здании немецкой комендатуры. В сенях желтый фанерный ящик «дойче фельдпост», на нем наклеена карта рейха, распределенная по номерам полевой почты: 7-А – Краков, 5-Б – Кенигсберг, 9-А – Катовицы, 11-Б – Кельн, 12-А – Вена, 1 – Берлин, 5-А – Данциг.

На

стене в комнате картина: базар; мусульмане, сербы, солдаты. Коча говорит про картину: «Боснийские мотивы». Спрашиваю, как участвовали в партизанском движении мусульмане.

– Вначале мало, а потом хорошо. В общем, хорошо.

Не спится. Вспоминаю поездку в болгарскую дивизию. Да все именно так, как бывает, когда впервые вступают в бой. Гордость, неумеренный оптимизм, в голосе звон натянутой струны на картах все получается совершенно замечательно. Это усугубляется еще и тем, что много молодых офицеров получило неожиданные повышения, а многие, считавшиеся при прежнем болгарском правительстве неблагонадежными, вдруг вернулись в армию, долго пробыв кто в запасе, кто в отставке. Держатся сугубо по-военному, но иногда такое чувство, что смотрит на тебя и хочет отвести тебя в сторону и спросить: ну, как дела, товарищ?

Чтобы заснуть, пробую читать по-сербски книгу генерала на пенсии Павловича «Битва на Колубари». Утром сижу, смотрю приложенную к книге карту-километровку. Коча смотрит через плечо и вдруг показывает пальцем:

– А это как раз район моих первых действий. Вот этот мост мы тогда впятером впервые взорвали. О, я здесь все, все знаю, – тычет он пальцем в предместье Белграда.

Побрившись, выходит из дома подышать воздухом, без кителя, в одной рубашке, и через несколько минут, смеясь, возвращается, начинает надевать китель. Продолжая смеяться, рассказывает, что на него только что там, у входа, наскочил наш капитан, авиатор, который не привык «к аскетству», жалуется, что его не кормят, и страшно машет руками.

– Надо поскорей стать генералом, – говорит Коча, все еще смеясь и застегивая китель, – а то еще, как это вы говорите, дадут по морде.

Снова выходит и возвращается вместе с нашим капитаном – штурмовиком, который прибыл сюда вместе с радистом наводить, куда потребуется, нашу авиацию. Капитан хороший парень и так нравится Коче, что он против своего обыкновения даже выпивает за завтраком с капитаном маленькую рюмочку за освобождение Риги, а главное, за то, что, по сведениям летчика, наши начали наступление в Восточной Пруссии.

Небывалый случай – сегодня Коча два раза за день притронулся к спиртному. Перед отъездом из Лесковаца встречаемся с полковником из нашей миссии, которому уже давно причитается получить югославский орден, а Коча все не вручает, хотя ордена в штабе уже получены. Оказывается, Коча еще никогда в жизни, орденов не вручал, но знает, что это по возможности надо делать в торжественной обстановке. А торжественной обстановки все нет и нет! Но сегодня здесь, в Лесковаце, Коча все-таки врубает орден нашему полковнику. И в этот торжественный момент подполковник Мома неизвестно откуда вдруг достает бутылку «Московской особой», и все пьют. Коча тоже, не без содрогания, «прокидывает за один раз всю стопку, до дна. Должно быть, это первый раз в жизни, так же как и вручение ордена…

…Ниш взят. Едем к нему. Махорка кончилась, и я, кажется, начинаю все-таки привыкать к сигаретам. Но докурив их до конца, забываю во рту. Сегодня даже обжегся.

Пейзаж Сербии спокойный, прозрачный. Когда по деревне идут старики и старухи, встречные целуют им руку.

Полукруглая черепица на крышах напоминает бесконечное количество распиленных пополам цветочных горшков.

Едем в Ниш. На остановках деревенские девушки несколько раз меняют на нашей машине венки из цветов. Подбор цветов какой-то удивительный, то очень яркий, то, наоборот, нежно-блеклый, переходящий от фиолетового к синему.