Разные дни войны. Дневник писателя, т.2. 1942-1945 годы
Шрифт:
Добавлю, что через полгода, летом сорок третьего, размышляя на эти же темы на страницах газеты «Литература и искусство», я подходил к делу уже более здраво:
«У нас почему-то получилось так: многие люди уехали в тыл, и вместо того, чтобы собрать там огромный материал об эвакуированных заводах, о деревне, о семьях фронтовиков, увидеть всю массу возникающих там самых животрепещущих проблем, они пожелали во что бы то ни стало писать на военные темы. Ясно, что им трудно было добиться успеха. Я не хочу, чтобы меня поняли так, что я делю художников на тех, которые большую часть войны пробыли на фронте,
От Алма-Аты до Ташкента я ехал около суток, а от Ташкента до Красноводска еще четверо. На разъездах навстречу грохотали длинные тяжелые составы с бакинской нефтью. Такие тяжелые, что, казалось, под ними прогибались не только рельсы и шпалы, но и сама земля.
От пяти суток, проведенных в поездах, остались следы в дневнике. Один прозаический, другой стихотворный. Сначала приведу первый.
…В поезде между Алма-Атой и Ташкентом на двух верхних койках мягкого вагона еду я и майор авиации, как впоследствии выясняется, штурман. Целый день он обо мне заботится, даже организует варку супа у проводников. Вообще очень предупредителен. На какой-то станции уговаривает меня пойти побриться, доказывает, что мы вполне успеем. Мы бегом бежим в парикмахерскую, и он поднимает кого-то уже севшего в кресло.
– Садитесь, товарищ старший батальонный комиссар.
Меня действительно успевают побрить, и мы вскакиваем в поезд. Особенного желания бриться у меня не было, но майор действовал с такой энергией, что было трудно сопротивляться.
Мы едем дальше, и он продолжает заботиться обо мне с пугающей энергией.
Ночь. Я долго читаю. Не спится. Майор тоже не спит, ворочается. Наконец, поворочавшись, окликает меня:
– Товарищ старший батальонный комиссар…
– Да?
– Я вас по газете узнал.
Я при слабом вагонном свете вижу у него в руках газету со статьей обо мне и с портретом.
– Это вы?
Отвечаю, что да, это я.
– «Жди меня» вы написали?
– Да, я.
– Тогда у меня к вам просьба.
– Слушаю вас, товарищ майор.
– Я попрошу вас сочинить для меня письмо к моей жене. Вы убедительно ей можете сказать, а мне это требуется.
Растерянно спрашиваю, что я, собственно, должен написать его жене и в чем дело, почему возникла такая необходимость.
– Я расскажу вам, в чем необходимость. Необходимость большая, – говорит майор очень серьезно и печально. – Я вам все сначала расскажу. – И рассказывает мне примерно следующую историю:
«Когда я эвакуировал семью, то отправил ее на Южный Алтай. – Он называет сначала какой-то городок, потом какое-то село. – Вот там и оказалась жена с двумя детьми. Я ей высылал аттестат. Переписывались с ней, все было вроде хорошо. А летом получаю от нее письмо, в котором она пишет: «Прости меня, Федя, все очень нехорошо. Со мной случилось несчастье». Даю ей телеграмму: «Объясни подробности несчастья», и она в ответ пишет еще одно письмо,
Я после этого письма пошел, подал заявление в финансовую часть, чтобы ей перестали выдавать по аттестату.
Проходит четыре месяца. Я ей не пишу, и от нее ничего не приходит. Вызывает меня комиссар и спрашивает:
– Ты аттестат перестал высылать жене?
Отвечаю – перестал.
– Почему перестал?
– Так, неприятность у меня с ней вышла.
– Ну вот что, – говорит комиссар, – мы должны получить в Ташкенте самолеты, я тебя пошлю за самолетами, а неофициально даю тебе две недели, чтоб ты по дороге добрался до жены, выявил ваши неприятности.
Я отвечаю – не хочу к ней ехать.
– Почему?
– Потому же, почему аттестат перестал высылать.
А он говорит:
– Я твое глупое заявление насчет аттестата отменил, она продолжает получать по аттестату, как получала, так что поезжай. Увидишь все на месте.
Я поехал. Приехал в районный центр, сошел с поезда. До села десять двенадцать километров. Уже вечер. Думаю, куда пойти. Хотел узнать, где переночевать и как завтра добираться. Захожу к начальнику районной милиции. Он на месте. Представился ему. Он говорит: «Здравствуйте, рад вас видеть. Ваше командование телеграмму дало, что вы приедете, мы уже знаем». В общем, встречает меня очень хорошо. Говорит:
– Куда же вам добираться двенадцать километров ночью? Утром дадим вам лошадку, и поедете. А заночуете у меня.
Пришли к нему. Жена, его собрала на стол и даже спиртик поставила, а сама ушла в другую комнату. Сидим с ним, пьем. Пьет он подходяще, и я тоже. Но я ему ничего не говорю, сижу спокойно. Тогда он сам говорит:
– Ты, однако, скрытный человек, ничего мне не объясняешь.
– А что мне объяснять, – говорю, – мы сегодня только познакомились.
Он говорит:
– Все равно я про тебя все знаю. За твое здоровее, чтобы у тебя все хорошо было! У меня к тебе одна просьба, обещай что выполнишь.
Я говорю: как же я могу заранее обещать?
– Нет, – говорит, – обещай заранее.
Выпили еще.
– Ну, обещаю, – говорю. – Что дальше?
– Прошу тебя, – говорит он, – делай с ней, со стервой, все, что хочешь. Побей ее, поучи, но только к тебе одна просьба: чтобы у меня в районе было без смертных происшествий. Дай слово.
Я уже считал, что дал слово, пришлось подтвердить.
– Хорошо, – говорит. – Теперь давай будем спать.
Утром дал мне лошадку, и я поехал. И приехал.
А дело, оказалось, было так. Жена моя была у них на квартире, снимала комнату у его матери. А он, учитель, тоже приехал туда, эвакуированный. Где-то был в другом месте, а приехал туда. Вдовый, с сыном. А у нас двое детей. Старший сын одиннадцати лет и младшая – девочка.
Я когда подошел к их дому, сын мой увидел меня из окна и бежит навстречу. Я спрашиваю: где мама? Мама, отвечает, на работе – она работала на лесозаготовках, – придет, говорит, вечером.
А сам, встретив меня, как я уже после узнал, побежал к его сыну – они с его сыном приятели были – и говорит ему: