Разные судьбы

Ершов-Дремов Александр

– Если бы мама могла это видеть! Как бы она была рада!

– Ты сказал «рада»?

– Да, еще бы! Она мне очень много рассказывала о Вас! Она говорила: «Если жив отец, то обязательно приедет к нам. Он ведь так любил нас». Она целый год на станцию пешком ходила, все наделась встретить Вас.

Степан Андреевич обхватил голову руками.

– Я подло поступил по отношению к вам. Очень подло.

– Не

надо терзаться, отец. Мы все эти годы, не видя Вас, любили и надеялись, что настанет время и мы увидимся.

– Ты сказал отец?

– Да! Мечтой моей жизни было всегда разыскать своего отца. Мне Вас не хватало всегда. Напишите моей маме, она будет очень рада.

Степан Андреевич посмотрел на Андрея.

– Делай, как знаешь, папа. Ты мне никогда не рассказывал историю своей жизни. Для меня ты был хорошим отцом. И я бы хотел видеть тебя счастливым.

– Спасибо вам, мужики вы мои дорогие! Я, признаться, не ожидал ничего подобного. Значит, вы меня поняли.

Под утро ребята легли спать, а Степан Андреевич достал бумагу и сел писать письмо. Он писал Евдокии все, что рассказал своим сыновьям, а еще написал, как он ее любит и любил все эти годы.

В кабинет председателя влетела Наталья Седова.

– Ну, Матвеич, новости у меня для Евдокии. Степан ее объявился. Видишь, письмо шлет. Столько лет где-то кобелился и вот объявился. А письмецо одно всю сумку тянет. Семнадцать лет гулял, а тут…

– Ну-ка дай сюда! Тараторка! – оборвал ее председатель.

– А письмо, ух, толщенное какое. Никак фото еще там. Фотку шлет, леший! А на кой ей фотка? Фотку ведь в постель не положишь.

– Да замолчишь ты или нет?! Балаболка! Сколько тебя помню, то постель на уме и есть.

Наталья замолчала и хотела уже было выйти, но у порога задержалась. Достала из сумки еще один конверт.

– На, Матвеич, это на совхоз, казенный.

Егор Матвеевич развернул конверт. Достал оттуда вырезку из газеты. По лицу председателя поползла улыбка.

– Иш ты, Сережка-то наш герой оказывается.

– Постой-постой, а это кто же такой будет? Андрей Зацепин? Ничего не понимаю! Вот тут и снимок. Братья Зацепины. Почему братья? У Евдокии один сын – Сергей. А, впрочем, неважно.

– Слышь, Наталья, Сережка наш с товарищем из огня старика вытащил. Сами обгорели, в больнице долго лежали, а сейчас уже здоровы. Ну ты

иди. Да смотри мне, про Степаново письмо не болтай никому.

– Да кому болтать-то? – тихонечко тараторила она и вдруг захихикала.

Председатель резко одернул ее за руку:

– Никому, ясно? – прошептал он.

– Ясно, как ни ясно, – испуганно бормотала ретивая бабенка.

Вот так-то. Евдокия сама будет решать, как ей поступить. Председатель вышел на улицу.

– Николай Соловьев, поехали, брат, на ферму. Евдокии письмо завезем. Хороший у тебя друг, Коля. Газету вот прислали с Астрахани. С товарищем с одним на пожаре старика спасли. Он тебе ничего не писал?

– Нет, он мне всего одно письмо писал в самом начале и все.

– Ну, ты на него не обижайся. В больнице, видишь, лежал три месяца. Вот и приехали.

Председатель завидел Евдокию, окликнул ее, помахав ей конвертом. Евдокия и Вера подошли вместе, будто их обеих звали.

– Скажи-ка мне, соседка, у тебя один сын или два?

– Ты что, Матвеич, спятил или хватил с утра? – ответила она вопросом на вопрос.

– Да я шучу, соседка, не обижайся, – протянул ей газету, – из Астрахани прислали. Про сына твоего пишут. Хороший парень твой сын, Евдокия.

Женщина передала заметку Вере:

– Читай, Верочка, у тебя лучше получится.

Вера прочитала заметку и они обе с гордостью посмотрели на председателя.

– Вот не понятно, почему братья? Видимо опечатка, но как похожи.

– Вот вам и отгадка, почему его письма приходили, написанный чужой рукой. Ну да ладно, на тебе, Евдокия, еще одно письмо.

Мать Сергея взяла письмо и сразу же узнала почерк. Этим почерком было написано было написано письмо от имени сына. Она раскрыла конверт и вытащила письмо. Оно начиналось так:

«Здравствуй моя дорогая, любимая и незабвенная Евдокиюшка! Пишу тебе это письмо и надеюсь получить от тебя ответ. Этим письмом я, наверное, нанесу тебе сильный удар. Но я очень прошу тебя дочитать его до конца. Это очень важно. Может быть ты простишь меня, милая, ненаглядная и единственная на свете любимая моя Евдокиюшка…»

Дальше Евдокия читать уже не могла, буквы сливались, а строки собрались в один чернильный комок. Слезы потекли по щекам. Письмо выпало на снег.

Конец ознакомительного фрагмента.