Разоблачение
Шрифт:
Как только я вспомнил о своей Немезиде, в ночной темноте послышались шаги, за деревьями мелькнул желтый огонь факела. Шаги замолкли у подножия холма, хотя меня совершенно точно не было видно с тропы.
– Обряды завершены, мастер Сейонн. Я буду на мосту с восходом солнца.
Разумеется, будет. Мне не требовалось напоминаний. Последовала минутная пауза, шаги снова зазвучали, удаляясь во тьму. Я вздохнул и поднял воротник плаща, спасаясь от дождевых капель.
Этот дотошный юный Айф был назначен Советом Наставников, чтобы стать моей тенью. Достаточно уже того, что она наблюдала и слушала, когда я читал лекции будущим Смотрителям, но еще и записывала каждый раз, когда я пренебрегал обрядами, которые считал пустыми, или рассказывал
Жизнь Смотрителя полностью зависит от его Айфа, от его умений творить заклинания, создавать из человеческой души осязаемый ландшафт, от понимания, что именно подойдет Смотрителю, от способности удерживать Ворота, пока ты не придешь с победой или не вернешься едва живой. Совет не только запретил мне выбирать Айфа самому; они заставили меня взять Фиону. Внутри меня все клокотало от ярости. Но я не мог отказаться, не подтвердив их худшие опасения.
– Фиона самый опытный Айф, – повторяла мне Исанна каждый раз, когда меня звали на битву и я уходил в храм. – Больше нет никого, кто мог бы создать для тебя заклинание. Потерпи немного.
И каждый раз, когда я смотрел вниз на огни долины, ожидание наполняло меня радостью. Потом я спускался вниз, туда, где вокруг деревьев были выстроены наши жилища, я видел крыши среди ветвей, и среди прочих ту, под которой скрывалось все, о чем только может мечтать человек. Наш ребенок родится в Эззарии. Когда я вспоминал об этом, во мне не оставалось места гневу.
Соскочив со своего каменного насеста, я побрел вниз с холма. На середине пути остановился поправить наложенную мне на плечо повязку. Рана снова начала сочиться кровью, чувствовалось, как теплая влага пропитывает рукав. Не стоит беспокоить Исанну по пустякам.
Пока я возился с плечом, откуда-то донесся слабый крик, его почти полностью заглушил шум падающего дождя, ручьями стекающего с ветвей деревьев, барабанящего по тропе и булькающего в лужах. Я провел тыльной стороной ладони перед глазами, чтобы перестроить восприятие. Мои чувства обострились, теперь можно было видеть и слышать на многие мили вокруг, преодолевая все установленные заклятиями барьеры. Но все, что я услышал, – стук конских копыт где-то за нашим домом.
Встревоженный, я побежал. Оставив в стороне грязную тропу, причудливо петляющую по долине, я помчался напрямую по крутому склону, засыпанному толстым слоем мокрых листьев. Меня подгоняло беспокойство. Мерцающий за деревьями свет манил, я подныривал под ветки и скользил ногами по грязи. Решив избежать долгой дороги через мост, я перепрыгнул поток, бегущий по дну оврага, шепча заклинание, снимающее защитный барьер, и взлетел по деревянным ступеням. С трудом переводя дыхание, ворвался в двери большой уютной комнаты, бывшей нашими личными апартаментами в резиденции королевы.
Коричневые и темно-зеленые диванные подушки, коврик у очага, ритуальный камень скорби, похожий на лепешку, простая мебель из сосны и дуба, тканые коврики на стенах, с сюжетами из истории Эззарии, редкие книги по истории и фольклору, вернувшиеся вместе с нами из изгнания, – все было таким же, как и три дня назад, когда я уходил. Лампа из розового стекла стояла у окна зажженная, так было всегда,
Я задул лампу и на цыпочках подошел к двери, ведущей в спальню. Там было темно, за открытыми окнами мягко шуршал дождь. Исанна лежала на боку, я с облегчением выдохнул, когда положил ладонь на ее щеку и убедился, что она теплая и мягкая. Однако она не спала. Дыхание ее было неровным и напряженным. Я встал на колени перед постелью, убрал с ее лица прядь волос и поцеловал.
– Хорошо ли тебе, любовь моя? – Она ничего не ответила. Я взял ее руку и поцеловал в ладонь, чувствуя, как пульсирует кровь под ее кожей. – Я только скину эти мокрые тряпки и приду к тебе, – произнес я. Она снова промолчала. Я снял с себя мокрую одежду, сложив ее в кучу, и обвязал рану чистой тряпкой. Потом я подошел к моей жене и обнял ее… Ребенка больше не было в ней. – Вердон милосердный!
Думая, что все понял, я уже был готов к слезам, горю и медленному переходу от боли к пониманию. Я прошептал заклинание, зажигая серебряный свет. Иоанна заморгала своими фиолетовыми глазами, словно она только что проснулась, потом провела рукой по моей щеке и улыбнулась.
– Наконец-то ты дома! Я так скучала по тебе. Когда Гарен сказал мне, что будет третья битва, я едва не сгребла в кучу все подушки и одеяла и не пошла в храм, чтобы мы наконец-то могли спать вместе.
– Исанна…
– Что это? – Она села на постели и развязала мою наскоро сооруженную повязку. – Ты не позволил Фионе обработать все как следует. Ты должен был. Не из-за боязни яда демонов, а просто для того, чтобы лучше заживало… к тому же там дождь, и ты совсем замерз.
– Исанна, расскажи мне, что случилось. Кто-то должен был позвать меня. Как они могли оставить тебя одну?
Она соскочила с кровати, зажгла лампу и принесла ящичек, в котором хранила лекарства Я попытался остановить ее, заставить говорить со мной, но она настояла на необходимости обработать рану, повторяя слова врачующего заклинания и очистительной молитвы. Когда с раной было покончено, моя жена кинулась убирать вещи, но я поймал ее за окровавленную руку и остановил.
– Скажи мне, что случилось с нашим ребенком, Исанна. Родился… и умер? Ты должна мне сказать.
Но она только шире раскрыла фиолетовые глаза и посмотрела на меня так, словно я сошел с ума.
– Скажи, тебя не ранили еще и в голову? Какой ребенок?..
– Она ничего не объясняет, Катрин. Она оттолкнула меня, утверждая, что я слишком устал, что я сплю, что, наверное, думаю о Гарене и Гвен и их младенце. Потом наотрез отказалась обсуждать это. Я опасаюсь за ее рассудок. – Я отодвинул от себя чашу с вином, так и не попробовав его. – Скажи, что мне делать. Я никогда не сталкивался с подобным.
Темноволосая молодая женщина в белой ночной рубахе задумчиво постучала пальцами по нижней губе:
– Ты говорил с кем-нибудь об этом?
– Я пытался говорить с Невьей. Она клянется, что за последние три дня не родилось ни одного младенца. Александр как-то сказал мне, что я худший в мире лжец, что у меня бегают глаза и лицо желтеет. Но эти женщины лгут еще более неумело. Даави заявила, что ей не дозволяется обсуждать здоровье королевы с посторонними. Но я не посторонний! Я ее муж! Почему они не хотят сказать мне? Они ведут себя так, словно ребенка никогда не было. – Я помотал головой, стараясь преодолеть душащий меня спазм.