Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан

Новиков Николай Михайлович

— Я знаю, — прошептал он. — Я чувствую то же самое, только вот плакать, похоже, разучился…

Минуты шли и шли, а они все сидели, обнявшись, и молчали, думая о своем, а свое у них было одним и тем же: Господи! Пусть это продолжается вечно.

Потом она высвободилась из его объятий и, опустив глаза, сказала:

— Максим, ты подожди на кухне. Я застелю постель, а когда уйду в ванную, можешь устраиваться…

— И есть торт? — с улыбкой спросил он.

— Оставь и мне кусочек, — она тоже улыбнулась.

— Но вначале выпьем по рюмке «Мартини».

— Нет, я больше не хочу. Ты выпей один, хорошо?

Он выпил один,

это был тот редкий случай, когда хотелось напиться допьяна, ибо то, что происходило с ним сейчас, никак не умещалось в рамки нормальной, трезвой жизни. Но вино не сгладило невыносимой остроты происходящего.

Когда Лена, в синей ночной рубашке из искусственного шелка, легла рядом, он просто обнял ее, притянул к себе, и снова они молчали, не двигаясь, прислушиваясь к биению сердец. Но вот растущее желание напрягло его тело, он потянулся к ее губам, и она почувствовала это, опустив свою ладонь вниз, нежные поцелуи и тихие ласки в мгновение ока сменились судорожными объятиями. Волна страсти, со стороны похожая на волну безумия, захлестнула их, унесла в самый прекрасный из миров, куда разрешен вход только неистовым влюбленным.

А потом снова было затишье, и снова безудержная, сумасшедшая страсть. Сколько это продолжалось, они не знали, ибо потеряли счет времени. И теперь лежали совершенно обессиленные, изнеможенные и смотрели друг на друга при неярком свете настольной лампы, которую включил Данилов.

— А у тебя всегда так быстро получается соблазнять женщин? — спросила Лена.

— Это сложный вопрос, долго объяснять, — отозвался Данилов.

— Объясни, мне интересно.

— Видишь ли, — неторопливо начал он, — давным-давно, когда я еще только начал встречаться со своей будущей женой, мне совсем не пришлось соблазнять ее. Она оказалась очень современной, эмансипированной женщиной и все четко планировала: сегодня мы занимаемся сексом, завтра нет, послезавтра посмотрим, как я себя буду чувствовать. Это можно назвать соблазнением женщины или нет?

Лена удивленно пожала плечами.

— Надо же… Только в книжках читала о подобном.

— Честно говоря, мне это жутко нравилось, потому что сам я воспитан совсем по-другому, в общем-то я сексуальный реакционер. Поэтому жене не изменял, даже когда наша совместная жизнь стала напоминать кошмар.

— Она изменяла тебе?

— Если бы она изменила случайно! Или хотя бы делала это с опаской! Нет, она могла прийти домой утром, совсем измученная, без сил и нахально заявить: «А кто ты такой, чтобы указывать, во сколько мне возвращаться?» Она получала раз в десять больше меня и считала, что материальная независимость дает ей право на независимость вообще. При этом разводиться она не хотела. Ей нужен был муж, который безропотно сносил бы все это, и, казалось, я вполне подхожу для этой роли.

— Как же ты терпел такое, бедненький?.. — Лена ласково погладила его по голове.

— Я не терпел. Я хотел изменить ее. Так педагоги частенько возятся с трудным подростком, хотя всем остальным ясно, что он неисправимый подлец. Но хочется именно такого, пропащего, наставить на путь истинный. К тому же моя бывшая жена весьма неглупая женщина. Когда я не посягал на ее независимость, она могла быть такой ласковой, такой любящей и заботливой, что сердце таяло. Политика кнута и пряника. А когда я все же ушел, то с головой окунулся в работу и, честно тебе признаюсь, даже не думал о женщинах. Я писал о них, заставлял их трепетать

от страсти, бросаться на шею мужчинам, хорошим и всяким, но сам этого просто не хотел. И не стремился с кем-то знакомиться. Вот и суди, быстро ли я соблазняю женщин или не очень.

— Быстро, — улыбнулась Лена. — Но сегодня ты ведь был таким уверенным, таким умелым… что я… просто ничего не могла с собой поделать.

— Мы все всё умеем, но это как бы лежит за гранью, через которую можно переступить лишь тогда, когда начинаешь сходить с ума при виде любимого человека. Разве я думал, когда и что нужно делать? Я вообще ни о чем не думал, мною управляло одно невероятно сильное желание: доставить удовольствие тебе, любимой женщине… тебе, — он поцеловал ее припухшие губы.

— Ты свел меня с ума, сумасшедший… — прошептала Лена.

— Нет, вначале ты заставила меня свихнуться, — возразил Данилов. — Кстати, а у тебя…

— Ты хочешь спросить, а всегда ли я так быстро соглашаюсь… ну, в общем, это, да?

— Нет, это был бы грубый и глупый вопрос. Я хотел спросить, почему у тебя никого нет? Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься.

— Тогда почему красивая, умная женщина — одна?

— Да так уж получилось… — Лена задумалась, потом с грустной усмешкой продолжила: — Слишком высокого мнения о себе была, чересчур разборчивая, все ждала, когда встречу неземного принца. А получалось: вроде бы принц, а на самом деле — эгоист и маменькин сынок. А если хороший парень — то не принц. Позже спохватилась: время уходит, а я так никого и не выбрала. Заспешила, засуетилась и несколько раз так обожглась, до сих пор вспоминать и больно и противно. И как-то незаметно привыкла к одиночеству, и уже ничего не хотелось… Пока не встретила одного бедного писателя.

В углу на письменном столе в который уж раз зазвонил телефон. Лена хотела встать и взять трубку, но Максим остановил ее.

— Не надо, Лена… никого не надо пускать в наш мир.

— А вдруг это Ал звонит, он же не знает Светкин телефон.

— Сегодня все равно уже поздно, завтра позвонит и все узнает.

— А если Светка? Она ведь, наверное, волнуется.

— Завтра успокоим ее.

— Но, может быть, это мама…

— Межгород звонит по-другому. — Данилов обнял ее, поцеловал влажные, горячие губы.

— Я что-то хочу сказать, но боюсь. — Лена смущенно опустила ресницы. — Ты не подумаешь обо мне плохо?

— Даже если ты собираешься выгнать меня — нет.

— Как раз об этом я и хотела сказать…

— Мне уже одеваться? — засмеялся он.

— Нет. Если уж мы оба такие сумасшедшие, не уходи, Максим. Так хорошо с тобой, оставайся…

— Я хотел тебя увидеть, услышать… хотел обнять, поцеловать, — прошептал Данилов. — Мечтал, может быть, мы будем вместе, но не верил в это. А о таком и мечтать не смел.

23

Долгую, мучительную ночь, долгий, мучительный день и невыносимо тягучий вечер пришлось пережить Марине, прежде чем она решилась набрать телефонный номер. Злость и боль разъедали ее душу. Больная злость. Злобная боль. И уже не было сомнений, что избавиться от этого можно только одним способом — причинив боль ему, человеку, который виновен во всех ее несчастьях!

— Лева? Добрый вечер. Ты можешь со мной поговорить или жена мешает?

— Конечно, могу, конечно! С тобой — всегда, — послышался в трубке напряженный голос Савина. — Как настроение? Ты решила?