Разорванный мир
Шрифт:
– Вы все какие-то блаженные, - буркнул Мартин, - Армия, тоже мне. Под боком живет враг спокойненько, ты к нему на свидания ходишь, а весь аэродром рукоплескает. Автомат свой вынесла, и никто не заметил. Как вас до сих пор еще не перебили всех?
– Но ведь не перебили...
– Может, ты мне еще предложишь у вас поселиться?
– Ой, Мартин... Это было бы так здорово!
– Чена подняла голову, глаза ее засияли,- Нет, правда! Мы бы поженились с тобой. Ты бы мог прямо у нас жить, если воевать со своими не хочешь, стал бы техником... Ты бы быстро научился. Или мы можем в тыл уехать.
– Дура, - спокойно сказал Мартин, - Ты что, серьезно думаешь, я буду жить с вашими курицами?
Чена проглотила комок.
– Со мной...
– прошептала она, - Ты не хочешь со мной жить?
Мартин сел на камень, глядя на спокойную темную поверхность воды.
– Только не в Арвилоне, - сказал он наконец, - Как хочешь, только не в Арвилоне.
– Ну тогда здесь... Никто же не против, правда.
– Да чушь это, - Мартин махнул рукой, - Несерьезно, понимаешь? Землянка, ягодки, грибки, подачки твои из столовой... Надо о жизни думать. На север надо пробиваться, там жизнь.
– Но как же через линию фронта идти? Убьют.
– Лучше пусть убьют. Знаешь, у нас тот, кто за свою жизнь дрожит, ничего не добьется.
– А чего ты хочешь добиться?
Мартин пожал плечами.
– Да хватит уже, с твоей философией. Жить я нормально хочу, по-человечески, понятно?
Чена подошла к нему.
– Мартин... почему ты так говоришь со мной? Так... грубо.
Ей было больно, непривычно больно - ныло в груди. Отчуждение росло, и обида - почему, за что, ведь он любит ее, и она любит, почему он так говорит с ней? С ней еще никто в жизни грубо не разговаривал. В Арвилоне это не принято. И Мартин, видно, почувствовал эту боль. Повернулся, взял ее ладонь, поцеловал, посмотрел блестящими темными глазами.
– Чена... прости, я не хотел. Не привык. Чена, ты пойдешь со мной?
Она молчала.
– Мне будет тяжело одному... Я без тебя не смогу. Чена, прошу тебя, пойдем со мной.
Она не смогла никому сказать о своем решении, и уходила тайно, как убегают подростки-мальчики из Арвилона. Она не могла даже выйти на поле, проститься с самолетом, погладить в последний раз фюзеляж... Скорее всего, она уже никогда не взлетит. Никогда в жизни. От одной этой мысли отчаяние захлестывало ее.
О подругах даже думать не хотелось. О тех, кто погиб... об Эйлин, которая уже никогда не сможет встать. О тех, кто оставался здесь, чтобы защищать Арвилон. От того мира, в который она уходит. Она знала, что поступок ее ужасен.
И еще меньше хотелось думать о будущем. Она будет рядом с Мартином, да... И уже неизвестно, почему: оттого, что ей хочется быть с ним, или оттого, что без него она уже жить не может. Скорее, второе. Словно страшный магнит тянул ее к Мартину, и тащил, и расплющивал о железо. Свободный Мир пугал Чену, и любопытство было, да, но гораздо сильнее жгло ее предчувствие беды. Она погибнет, и добро еще, если смерть будет легкой. Только гибель рядом с Мартином казалась легче, чем жизнь без него. Лишь теперь она понимала, как любит свою Родину, Арвилон, и как невозможно ей уйти из него, как он прекрасен, этот мир... Только Мартин был для нее больше, чем Родина, больше, чем целый мир.
Мартин не спрашивал, отчего
– Знаешь, - голос ее отчего-то казался безжизненным, - Я не знаю, почему, но мне кажется, в этом есть что-то неправильное... Это не любовь... Как бы сказать... Любовь - это другое. Это когда ты можешь в любую секунду за человека жизнь отдать. Я бы могла за тебя...
– Но это тоже любовь, - сказал Мартин.
– Да, может быть. Но все равно. Я не знаю, почему, но это как-то неприятно.
– Тебе неприятно?
– То есть, приятно, но... это только телу приятно, а душе плохо.
Мартин вздохнул, убрал руку.
– Ты просто закомплексована, - сообщил он, - Слишком умничаешь.
– Может быть... Нас так воспитывали. Нам не внушали, конечно, что это плохо, но ведь мужчин у нас нет, мы не видели правильных отношений между мужем и женой. Поэтому мы все, наверное, закомплексованные...
– Ох уж, не надо, - пробурчал Мартин, - Можно подумать, у вас в Арвилоне все ангелы. Лесбияночки, наверное, тоже есть, а?
Чена даже не сразу поняла, о чем он говорит.
– А, ты имеешь в виду... Нет, у нас этого не бывает. Ты ведь учился в школе, разве ты когда-нибудь слышал или видел...
– Ну, в школе вы еще сопливые, а потом-то? Неужто уж совсем нет?
– Нет, - с легким удивлением сказала Чена, - Но зачем? Разве это так необходимо? Кроме этого так много интересных вещей в жизни...
– Но тело-то просит... Черт возьми, да вы, наверное, там все больные!
– Но ведь тело не главное в человеке, Мартин. Конечно, в детстве у всех бывает... Я помню, и у меня было. Фантазии всякие. А потом как-то... работа, тренировки, книги... не до того стало. И уж не с женщинами же, это совсем гадость! Да нет... Если бы у нас что-то такое было, все равно какие-то слухи бы ходили. Может, у кого такие мысли и бывают, но для этого и церковь. Ведь все мы, хоть в мыслях, а грешим. С грехами нужно просто бороться, вот и все. А потом, знаешь, может быть, те девчонки, кто без этого дела не может, просто из Арвилона уходят. Вместе с мальчишками.
– Остаются одни синие чулки...
– Это ты про меня?
– Да, чулочек мой драгоценный...
– Но Мартин, я же понимаю, что я дура необразованная. Ты меня научи... я не буду говорить, что это плохо. Просто я еще чего-то не понимаю. Я хочу быть с тобой, Мартин!
Чена прильнула к нему. И вдруг вскрикнула:
– Ой, смотри, летят! Низко как... Километр, не больше.
Мартин взглянул в потемневшее небо - прямо над ними, едва различимые, скользили четыре серебристые тени.