Разорванный рубль
Шрифт:
Но пассажирка даже не оглянулась.
— На кольцо приедут и ждут, пока народ в дверях не повиснет, — ворчала она.
— Зачем так говорить, гражданка. У нас экспресс. Интервал — семнадцать минут.
Губы у девушки дрожали. Пассажирка, видно, была опытная обидчица, знала, куда уязвить.
— Вчера тоже автобус ждала, — продолжала она высказываться. — Мокну под дождем, а ничего нет. Военный стоял, плюнул, пешком пошел. У них экспресс, а трудящие мокнут.
Кондукторша перестала возражать. Закусив губку, отделяла она на
— Угореть можно от твоей болтовни, — сказал дяденька с больным зубом. — Моложе была небось подводу за благо почитала. На своих на двоих в город топала, на одиннадцатом номере. А тут и лавки мягкие и радио играет, а ей все худо…
Оттого, что за нее вступились, глаза у кондукторши намокли, и, передавая сдачу, она выронила монетку. Денежка закатилась куда-то. Девушка нагнулась, будто искала монетку, а сама переживала там, за лавочкой, пока никто не видел.
— Копеешница! — сказала администраторша.
Ребята принялись искать. Кто-то предложил свой двугривенный. Девушка сердито отказалась. Дяденька, из-за которого вышло столько хлопот, стал отмахиваться — дескать, бог с ней, со сдачей.
Один Пастухов сидел, как кукла, считая, что такое поведение повышает его авторитет.
У мотеля вошли новые люди, и среди них невысокий, крепко сбитый парень, тот самый Игорь Тимофеевич, за которым дедушка Алтухов ездил на станцию.
Он чуть поседел с прошлого года. Сквозь черные волосы просвечивало темечко. В бархатных глазах его, наполовину прикрытых веками, и на гладком румяном лице устоялось выражение скуки — будто устал он и от людей и от самого себя. Тем не менее на нем был чистенький пиджачок и модные, гладко отглаженные брючки.
Он забрался в автобус последним, проверил пальчиком кожаную лавочку — не грязна ли — и тогда только сел рядышком с администраторшей. Лениво развалившись, он стал разглядывать задних пассажиров, ровно витрину, каждого по очереди. Поглядел и на меня, в упор, но без всякого интереса, наверное, не признал. Конечно, родня я ему дальняя — братова свояченица кем-то приходится Настасье Ивановне, но все ж таки сродник — должен бы помнить. В прошлом году когда приезжал — заходил к нам слушать футбольные передачи.
Администраторша все ворчала и ворчала.
— Какое у вас ангельское терпенье! — сказал Игорь Тимофеевич кондукторше.
— Мы боремся за звание бригады коммунистического труда, — отвечала обиженно девушка: — У нас есть пункт — быть вежливыми. А то бы я ей ответила…
Игорь Тимофеевич оглядел кондукторшу внимательно снизу доверху умным, усталым взглядом.
— Воскресенье, — сказал он. — Солнце, воздух и вода. В такую погоду трудящиеся устремляются в сады и парки. А такой хорошенькой комсомолочке приходится воевать со всякими… — Он взглянул на соседку, прибирая ей название: — Со всякими сковородками.
Администраторша зашлась длинной нескладной руганью, аж посинела,
Администраторша посмотрела на него с испугом и спросила:
— Вы что — недоразвитый?
— А как вы выяснили это? — спокойно поинтересовался он.
— По смеху. Человека видно по смеху,
— А ваш супруг как смеется?
— Никак не смеется.
— Не удивительно. — Игорь Тимофеевич вздохнул, будто и не ожидал другого ответа, и отвернулся.
Девушка прыснула. Улыбнулись и еще некоторые. Пастухов завистливо глянул на Игоря Тимофеевича и уткнулся в газету.
— Вы давно в комсомоле, директриса? — спросил девушку Игорь Тимофеевич.
— Давно.
— Как вас звать?
— А зачем вам?
— Да так. Чего вы боитесь?
Игорь Тимофеевич внимательно посмотрел на нее и стал глядеть на ее колени.
— Может, я вам благодарность хочу записать.
— Запомните номер машины и пишите.
— А какой номер?
— Семнадцать семнадцать.
Игорь Тимофеевич глядел на ее колени. Девушке, видать, было не по себе, немного страшно, но интересно.
— Счастливый номер, — сказала она краснея.
— Вы верите в приметы? — спросил он насмешливо.
— Какие приметы! — смутилась девушка. — У нас бригада коммунистического труда. Это я так просто…
— Так как же вас звать все-таки?
— Не обязательно.
— Ну хорошо, — он поднялся к выходу, — обратно поеду в пять вечера. Дождусь вашего экспресса. К вечеру девушки становятся добрее.
С самого начала этого разговора Пастухов забеспокоился. Насторожился, потемнел весь, будто у него отбивают невесту. Глядит в газету, а сам навострил уши и ловит каждое слово. Чудной все-таки наш Раскладушка.
Игорь Тимофеевич вышел, позабыв на сиденье книжку.
Кондукторша расстроилась, но книжка не стоила хлопот. Это был дешевый путеводитель «Наш край», старенький, выпущенный еще при культе.
Я объяснила девушке, кто хозяин книжки.
— В пять поедет обратно, сама ему и вернешь.
— А у меня в три пересмена, — улыбнулась девушка и, не удержавшись, вздохнула.
И тут в первый раз за весь рейс Пастухов засмеялся. Он хихикнул и сощурился, ровно его щекотали. И бухгалтер с молокозавода испуганно взглянул на него.
7
Вечером районный центр М. выходит на бульвар.
Выходят душистые, как пробные флакончики, девушки, солдаты с увольнительными до двадцати четырех ноль-ноль, молчаливые папы и мамы с новыми колясками, выезжают на велосипедах юноши в мохнатых кепочках.