Разреженный воздух

Кейн Рейчел

– Риторический вопрос.
– Льюис продолжал не смотреть на Дэвида напрямую, который взял в руки палку и лениво водил ее по сырой земле.
– Любой признак опасности?
– Что, как я полагала, было изящным способом спросить, не перестал ли Дэвид следить за ситуацией в своем задумчивом состоянии. Не то, что одно исключало другое. Я присела на поваленное бревно, стянула промокшие носки и надела свежие, затем зашнуровала походные ботинки.

Они прекрасно подошли.

– В двух милях отсюда идет снег, - ответил Дэвид.
–

Сильный. Ты удерживаешь его на юге, как я понимаю?

– Стараюсь, - сказал Льюис.
– Весь этот регион пропитан влагой. Рано или поздно она начнет падать вниз. Речь тут лишь о том, насколько тебе удастся сдавить систему, прежде чем она начнет давить в ответ, и последнее, чего мне хотелось бы - это начать снежную бурю, пока мы пытаемся выбраться отсюда. Как там Мама, кстати?

– Спокойна.

Мама? Я раздумывала над этим несколько секунд, затем спросила вслух. Оба мужчины повернулись посмотреть на меня, когда я затягивала шнурки потуже и завязывала их на правом ботинке.

– Мать-Земля, - сказал Льюис.
– Первобытный интеллект планеты. Мама. Она была немного недовольна... в последнее время.

Я пыталась выяснить, шутит ли он, и решила - довольно мрачно - что нет. Здорово. Хранители, которые могли контролировать всевозможные вещи. Жуткие исчезающие Джинны. А теперь еще и земля, по которой я хожу, обладала каким-то скрытым интеллектом.

Потеря памяти обернулась настоящим образованием.

Я зашнуровала левый ботинок и встала, взвалив на плечо рюкзак. Дэвид хорошо его упаковал; казалось, он будет хорош в поездке, без лишнего утяжеления.

– Я могу понести его, если ты устала, - сказал Дэвид, проходя мимо меня.

Я фыркнула.
– Я удивлена, что ты не попытался понести его с самого начала.

– Мне лучше знать, - сказал он.
– Когда ты хочешь помощи, ты о ней просишь.

Мы оставили лагерь и прошли около мили, прежде чем я снова вернулась к вопросу. Дэвид шел передо мной, Льюис впереди него. Это было настолько уединенно, насколько возможно было в этой ситуации.
– Дэвид? Насчет прошлой ночи... что я сказала... о детях.

Нет ответа. Он продолжал идти, большими шагами, не отставая от Льюиса. Мне пришлось поторопиться, чтобы не отстать.

– Есть ли ребенок?
– спросила я. Мое сердце билось, и я не думала, что это из-за упражнений.
– Мой, твой, наш? Что происходит?

– Не сейчас.

– Ага, сейчас. Послушай, по твоей реакции…

– Я не могу говорить об этом сейчас.

– Но…

Он повернулся, и я, споткнувшись, остановилась, внезапно осознав, насколько он был высоким. Он был не особо широк, но мои руки были прижаты к его груди, и я знала, что под этой клетчатой рубашкой были мышцы. Плюс, он отбросил Льюиса через всю поляну, словно плюшевую игрушку.

– Что ты хочешь знать?
– спросил он, лицо вытянуто, голос напряжен.
– Что у нас был ребенок?

Был. Ее звали Имара. Она была частью наших душ, Джо, и как ты думаешь, я себя чувствую, зная, что ты даже не узнаешь ее имя?

Он повернулся, оливковое пальто взметнулось в порыве холодного ветра, и последовал за Льюисом вверх по склону. Льюис остановился на вершине, глядя вниз на нас.

Он ничего не сказал, просто начал спускаться с другой стороны. Я не тратила лишних сил и сосредоточилась на том, чтобы переставлять одну ногу за другой.

Имара. Я повторяла имя в своей голове, надеясь на какой-то отклик, какой-то проблеск памяти. Бога ради, у меня была дочь. Как я могла помнить название марки обуви, в которую я была обута, и не помнить своего ребенка? Не помнить, как заботилась о ней, или держала ее, или...

Или, как она умерла. Потому что, хоть никто этого и не сказал, именно это все и подразумевали. Имара родилась и умерла, и я совершенно ничего из этого не помнила.

И из всего, что я потеряла, этот кусок заставил меня чувствовать себя отчаянно, ужасно неполной.

* * *

Льюис вел нас через то, что я могла только догадываться, было вековым лесом Великого Северо-Запада. Орегон, Вашингтон… где-то там. Он установил безжалостный темп, двигаясь быстро, чтобы сохранять свое тело в тепле. Мы не делали привалов. Когда мы, наконец, остановились, я бросила свой рюкзак и поплелась в лес пописать. Когда я вернулась, Льюис развел еще один костер, и был завернут в один из раскатанных спальных мешков, дрожа.

Его губы и веки имели легкий сиреневый оттенок.

– Черт, возьми пальто, - потребовала я.

– Нет. Я буду в порядке.

– Тогда попроси Дэвида достать тебе куртку! Черт, он принес мне ботинки!

Глаза Льюиса быстро стрельнули мимо меня, я была уверена, в поисках Дэвида.
– Когда она мне понадобиться.

– Если только ты не разрабатываешь новую линию губной помады, а цвет этого сезона - Трупно Синий, тебе лучше бы блин сказать ему об этом прямо сейчас!

– Не знал, что тебя это волнует.
– Шаткий сарказм. Он был еще достаточно силен, чтобы держать хорошую мину при плохой игре, но все это было напускное.

– А меня и не волнует. Мне хочется лишь выбраться отсюда.
– Я не отводила взгляда от Льюиса.
– Дэвид, не мог бы ты достать ему пальто?
– Краем глаза, я увидела, как Дэвид скрестил руки на груди и оперся о дерево. Выражение его лица могло быть улыбкой.

– Конечно, - сказал он, и исчез.

Льюис глубоко вдохнул и так закашлялся, что я побоялась, что он сейчас выплюнет легкие. Я сделала то, что сделал бы любой медицински неподготовленный человек - я погладила и постучала его по спине. Что, вероятно, вообще не помогло, но он, казалось, не возражал. Когда он перестал кашлять, наклонился, делая неглубокие вздохи, лицо грязно-серого цвета.