Разрушь меня. Разгадай меня. Зажги меня (сборник)

Мафи Тахира

Я не понимаю, отчего стены вдруг оказались на потолке. Все съезжает куда-то в сторону.

– Джульетта…

Сильным ударом Адам разбивает стекло. Комната мгновенно наполняется истерическим воем, хуже любых сирен. Пол ходит ходуном, в коридорах грохот шагов, и я понимаю – еще минута, и нас найдут.

Адам сбрасывает веревку за окно и закидывает на плечо сумку.

– Давай свою! – кричит он. Я едва слышу его сквозь вой. Пинком отправляю к нему сумку, он ловит ее и исчезает за окном. Я бегу за ним.

Уорнер пытается схватить меня за ногу.

Я

вырываюсь, чуть не упав, но добегаю до окна, почти не потеряв времени. Оглядываюсь на дверь, чувствуя, как кровь стучит в висках, во всем теле. Сбегаются солдаты, их крики с каждой секундой громче, ближе, отчетливее.

– Быстрее! – зовет Адам.

– Джульетта, пожалуйста…

Уорнер с силой бьет меня по ноге. Я почти слышу свой крик сквозь вой сирены, разрывающей барабанные перепонки.

Я не буду на него смотреть, не буду на него смотреть, не буду на него смотреть

.

Я перебрасываю ногу через подоконник и обхватываю шнур. Отсутствие брюк обещает сделать процесс мучительным. Перекидываю вторую ногу и крепко берусь за веревку. Адам кричит мне снизу, но я не вижу, насколько он далеко. Уорнер истерически выкрикивает мое имя. Невольно оглядываюсь.

Его глаза – два зеленых выстрела сквозь оконное стекло, пробивающие навылет.

Я набираю воздуху в грудь и говорю себе, что не разобьюсь.

Глубоко вздохнув, начинаю спускаться по веревке.

Надеюсь, Уорнер не понял, что сейчас случилось.

Он дважды коснулся моей ноги.

И ничего не произошло.

Глава 28

Я горю.

Ссадины от веревки жгуче болят, горят огнем, разве что дыма нет. Подавляю боль, закусив губу: все равно выбора нет. Массовая истерия в здании давит на нервы, дождем разливая вокруг опасность. Адам кричит мне снизу, прося прыгнуть, обещая, что поймает. Стыдно признаться, но я боюсь упасть.

Ну почему у меня нет возможности принять собственное решение?!

Солдаты уже заполняют мою бывшую комнату, орущие, сбитые с толку, шокированные жалким положением Уорнера. Скрутить его оказалось слишком легко, и это настораживает.

Меня не покидает мысль, что мы в чем-то ошиблись.

Несколько солдат высунули головы из разбитого окна, и я в панике поползла по шнуру быстрее, но они уже начали дергать «кошку», пытаясь отцепить от подоконника. Я приготовилась к тошнотворному ощущению падения, но почувствовала, что они не стараются меня стряхнуть. Они тянут веревку наверх.

Видимо, выполняют приказ Уорнера.

Посмотрев на Адама, стоящего внизу, я выполняю его просьбу. Зажмурившись, выпускаю шнур…

И падаю ему на руки.

Не удержав меня, он валится на землю, но уже в следующее мгновение мы приходим в себя. Адам хватает меня за руку, и мы бросаемся бежать. Перед нами оставленная безлюдная земля: растрескавшийся асфальт, неровный тротуар, грязные дороги, голые деревья, умирающие растения, пожелтевший город, оставленный на произвол стихии и утопающий в мертвых листьях, хрустящих под нашими ногами.

Бараки, где обитает гражданское население сектора, короткие и приземистые, построены без какого-либо плана и порядка. Адам старается держаться от них подальше. Вокруг уже включились громкоговорители. Звук молодого, с чистыми модуляциями, механического женского голоса заглушает вой сирен.

– Введен комендантский час. Всем немедленно вернуться в свои дома. Мятежники на свободе. Вооружены и очень опасны. Введен комендантский час. Всем немедленно вернуться в свои дома. Мятежники на свободе. Вооружены и очень опасны…

Ноги сводит судорогой, лицо обтянуто, в горле пересохло, отчаянно хочется воды. Не знаю, далеко ли мы убежали. Я думаю только о топоте солдатских ботинок по тротуару, визге покрышек машин, выезжающих из подземного гаража, вое сирен у нас за спиной.

Оглянувшись, вижу кричащих людей, бегущих в укрытия, бросающихся в стороны от солдат, проводящих спешные обыски, колотящих в двери, проверяя, не укрылись ли мы внутри. Адам тянет меня подальше от цивилизации, направляясь к старым нежилым районам: маленькие магазинчики и кафе, узкие переулки, пустые игровые площадки. Из прошлой жизни помнится, что ходить на неконтролируемые земли строго запрещено. Это запретные территории, где все сломано, изъедено ржавчиной, опустошено, безжизненно. Ходить туда нельзя никому, даже солдатам.

Быстро идем по этим улочкам, стараясь скрыться от глаз преследователей.

Солнце прокатилось по небу и понемногу подходит к краю земли. Скоро наступит ночь. Сколько всего случилось за один день! Я не оставляю надежды выжить, но не представляю, куда мы идем. Спросить у Адама мне не пришло в голову.

Мы много раз меняли направление: резко поворачивали, проходили несколько футов и поворачивали назад. Я думала, что Адам старается запутать след и/или отвлечь преследователей. Я могла только не отставать.

Это мне не удавалось.

Адам – тренированный солдат, самой природой предназначенный для подобных нагрузок. Он умеет убегать, оставаться незаметным, двигаться бесшумно. Я, напротив, слабая, сломленная девчонка, почти год сидевшая взаперти. Легкие горят от усилий вдохнуть кислород и свистят с каждой попыткой выдохнуть углекислый газ.

В конце концов я начинаю задыхаться так отчаянно, что Адам втаскивает меня в ближайший переулок. Он дышит чуть чаще обычного, зато я согнулась пополам, силясь отдышаться и ненавидя слабость своего обмякшего тела.

Адам приподнимает мое лицо и вглядывается в глаза.

– Дыши, как я, о’кей?

Я только хриплю.

– Джульетта, соберись. – Его взгляд настойчив и бесконечно терпелив. Адам держится бесстрашно, я завидую его самообладанию. – Надо успокоить сердце, – говорит он. – Дыши, как я.

Он делает три коротких вдоха, задерживает дыхание на несколько секунд и выпускает воздух длинным выдохом. Я повторяю за ним. Получается средне.

– Ладно, тогда подыши, как… – Он не договаривает, резко смотрит наверх и долю секунды оглядывает пустынную улицу.