Разрушители

Грин Грэм

— Так чего ты туда поперся? — снова спросил Чернявый.

Он поступал по справедливости, это не было ревностью, он хотел, если только удастся, сохранить Т. для стаи. Его насторожило слово «прекрасный»: оно было из мира господ. В здешнем театрике один изображает таких: в цилиндре, с моноклем и говорит гнусаво. Его так и подмывало сказать «Ах, дорогой мой Тревор, любезный друг» и тем самым выпустить злого духа из бутылки.

— Вот если бы ты туда забрался тайком... — проговорил он печально. — Да, это действительно был бы подвиг во славу стаи.

— А так еще лучше, — возразил Т. — Я много

чего разузнал.

Он по-прежнему смотрел себе под ноги, избегая их взглядов, словно весь поглощенный заветной мечтой, которой не хотел — или стыдился — делиться с другими.

— Что же ты разузнал?

— Старый дохляк на оба выходных уезжает.

Чернявый проговорил с облегчением:

— Ты хочешь сказать — мы сможем к нему забраться?

— И чего-нибудь стырить? — подхватил кто-то.

— Тырить мы ничего не будем, — отрезал Чернявый. — Просто залезем туда — это тоже здорово, скажешь, нет? А идти под суд нам ни к чему.

— А я и не собираюсь ничего там тырить, — возразил Т. — Я придумал кое-что получше.

— Что же?

Т. поднял глаза, такие же серые и тревожные, как этот тусклый августовский день.

— Мы снесем дом, — сказал он. — Разрушим его.

Чернявый захохотал, но, как и Майк, сразу осекся под этим серьезным безжалостным взглядом.

— А полиция где будет все это время? — спросил он.

— Ничего они не узнают. Мы разрушим дом изнутри. Туда можно залезть. Как ты не понимаешь, — напористо продолжал он, — мы изгрызем его, как черви яблоко. Когда мы оттуда выберемся, там не останется ничего — ни лестницы, ни панелей, ну, ничего, одни голые стены; а потом мы и стены обрушим — придумаем, как.

— И угодим в каталажку, — сказал Чернявый.

— А кто докажет, что это мы? И потом, мы же там ничего не стырим! — И без тени злорадства он добавил: — Когда мы кончим, там и стырить-то будет нечего.

— Сроду не слышал, чтоб человека упрятали в тюрьму за то, что он что-то такое поломал, — объявил Саммерс.

— Да у нас времени не хватит, — сказал Чернявый. — Я видел, как сносят дома.

— Нас как-никак двенадцать, — возразил Т. — Будем работать организованно.

— Но мы не знаем, как это надо...

— Зато я знаю, — отрезал Т. и в упор посмотрел на Чернявого: — у тебя есть другой план, получше?

— Сегодня мы ездим «зайцем» в автобусе, — не к месту влез Майк.

— Хм, «зайцем», — уронил Т. — Ну, что ж, Чернявый, можешь не идти с нами... Если тебе больше нравится...

— Надо проголосовать.

— Ставь на голосование.

Чернявый неохотно проговорил:

— Есть предложение: завтра и в понедельник разрушаем дом Старого дохляка.

— Слушайте, слушайте! [4] — крикнул жирный мальчишка, которого звали Джо.

4

Слушайте, слушайте! — возглас, которым начинаются прения в английском парламенте.

— Кто «за»?

— Принято, — сказал Т.

— С чего мы начнем? — спросил Саммерс.

— А это пускай он вам скажет, — бросил Чернявый. С этой минуты он уже не был вожаком. Он отошел

подальше и стал гонять камешек, поддавая его то в одну сторону, то в другую. На стоянке был только старенький «моррис»; обычно там оставляли одни грузовики: машины стояли без присмотра, и их могли угнать. Высоким ударом Чернявый послал камешек в «моррис» и слегка ободрал краску на заднем крыле. Не обращая на него никакого внимания, стая окружила Т. Чернявый смутно ощутил всю непрочность людской благосклонности. Уйду домой, думал он, и больше к ним не вернусь, и пускай они все узнают, какой ерундовый из Т. вожак. Ну а что, если все-таки он предлагает дело? Ведь такого еще свет не видел. Тогда стая с выгона Уормсли прогремит на весь Лондон, это уж точно. Попадет в газетные заголовки. Даже взрослые стаи и ребята-лотошники с уважением станут слушать, как был разрушен дом Старого дохляка. И, движимый чистым, простым, бескорыстным стремлением прославить стаю, Чернявый подошел к Т., стоявшему в тени у садовой ограды.

Т. отдавал распоряжения быстро и решительно. Он словно вынашивал эту мысль с малых лет, продумывал ее долгие месяцы, и теперь, на пятнадцатом году его жизни, этот план, пройдя через муки созревания, выкристаллизовался окончательно.

— Ты, — говорил он Майку, — принесешь больших гвоздей, самых больших, какие найдешь, и молоток. Все вы, кто только сможет, тащите молотки и отвертки. Нам их нужно целую уйму. А еще — зубила. Их тоже тащите сколько влезет. Может кто-нибудь принести пилу?

— Я могу, — вызвался Майк.

— Только не игрушечную, — сказал Т. — Настоящую.

До Чернявого вдруг дошло, что он и сам поднимает руку, как рядовой член стаи.

— Порядок. Пилу принесешь ты, Чернявый... Но вот в чем закавыка: нам требуется ножовка.

— А что это такое — ножовка? — спросил кто-то.

— Они продаются у Вулворта, — сказал Саммерс.

Жирный Джо мрачно проговорил:

— Ну, так я и знал, кончится тем, что с нас сдерут денежки.

— Я ее сам раздобуду, — объявил Т. — Не надо мне ваших денег. Но вот кувалды не купишь.

— В пятнадцатом номере идут работы, — сказал Чернявый. — Я знаю, куда они сложат под праздник свое барахло.

— Тогда все, — сказал Т. — Собираемся завтра на этом же месте ровно в девять.

— Я должен в церковь пойти, — сказал Майк.

— На обратном пути перелезешь через ограду и свистнешь. Мы тебя впустим.

В воскресенье утром все, кроме Чернявого, пришли вовремя, даже Майк. Майку крупно повезло: мать заболела, а отец не проспался после субботнего вечера, и в церковь его отправили одного, после многократных предупреждений, что именно его ожидает, если дорогой он вздумает заблудиться.

Чернявому пришлось трудно: сперва никак не удавалось вынести из дому пилу, а потом разыскать на задворках пятнадцатого номера кувалду. К дому Старого дохляка он пробрался по тропинке между живыми изгородями за дальним концом сада, боясь, как бы на улице его не приметил во время обхода полисмен.

Усталые лиственницы заслоняли предгрозовое солнце; над Атлантикой, как обычно на августовские праздники, готовилось ненастье — оно начиналось со столбиков пыли, вихрившихся под деревьями. Чернявый перелез через стену и очутился в саду у Старого дохляка.