Разрыв франко-русского союза

Вандаль Альберт

В полночь переправа была готова. По ту сторону реки продолжали двигаться вперед стрелки, которых вскоре нагнало несколько отрядов легкой пехоты и поляков. Перед ними расстилался лес; осмотрев его опушку, они вошли в него. Из чащи леса донеслись до них лошадиный топот и лязг оружия. Они поняли, что вблизи их находится незримый неприятель, что он следит за ними; то тут, то там высовывались пики; виднелись мчавшиеся галопом казаки и даже русские гусары, которых в ночной темноте можно было отличить по их длинным белым султанам. Вдруг раздался оклик: “Кто идет!”... – “Франция!” – ответили наши. Голос, принадлежавший русскому офицеру, продолжал по-французски: “Что вам здесь нужно?” – “F... это вы сейчас увидите!” [608] – ответили наши. Опустив карабины, они дали залп, но неприятель успел уже исчезнуть; они стреляли по призраку. По выходе из леса они добрались до лежавшей в кольце реки деревни, которую император приказал занять, укрепить перекопами, баррикадами и превратить в редут. При входе в деревню наши солдаты услышали шум быстрого галопа. Они увидали удиравших казаков, из которых некоторые, повернувшись на седле, открыли по нашим огонь. Одновременно в нескольких местах глухо раздались в ночной тиши одиночные выстрелы, заставившие вздрогнуть отдыхавшего в палатке императора: они рассердили его, ибо он желал, чтобы ни малейший шум не выдал до утра его таинственных операций. Итак, первые выстрелы великой войны были сделаны.

608

Soltyk, 21.

Короткая

двухчасовая ночь прошла. Мосты были наведены, и входящая в состав 1-го корпуса дивизия Морана проскользнула на ту сторону реки на поддержку и подкрепление аванпостов. В час с четвертью небо стало светлеть. Мало-помалу темнота спустилась с холмов левого берега, где неясно стали обрисовываться копошившиеся войска. Расстилавшийся над долиной ночной покров стал медленно таять. Внезапно появившееся на горизонте солнце зажглось и начало подниматься на безоблачном небе. Его лучи, достигнув земли, побежали по фронту рядов наших войск и заиграли на штыках, пиках, саблях, касках и кирасах. Все осветилось, все обозначилось, и перед взорами предстала величественная, законченная, как по общему замыслу, так и в мельчайших деталях, картина. На широкой водной пелене, изрытой островами, стоят три наведенных моста; на противоположном берегу, загораживая своими черными рядами вход в кольцо, стоит развернутая в боевом порядке дивизия Морана; на откосе близ мостов занимает позицию артиллерийский резерв 1-го корпуса с направленными на север орудиями; на высоком берегу равняются в линию другие батареи; галопом несутся офицеры и эскадроны польской кавалерии с колыхающимися над головами, переливающимися разноцветными огнями пиками; наконец, на расположенных амфитеатром холмах развертывается и двигается в путь громадное количество войск. Двести тысяч человек снимаются с мест и идут в полном порядке, не торопясь, ровным и бодрым шагом. Всюду картины точно рассчитанной деятельности и дисциплинированной силы, зрелище строго обдуманного и методического вторжения в момент его грозного и быстрого движения. Армия первой линии, вся целиком, с бесчисленными штабами, стоит в парадных боевых формах, в мундирах всех цветов, с длинными рядами красных султанов, с горящими на солнце орлами, с знаменитыми знаменами, покрытыми славными надписями. На этот день армия освобождена от тяжелого обоза. Она легка и подвижна; она полна энергии и одушевления: пропитана преданностью и самопожертвованием. Прежние горести, уныние, лишения и страдания длинных переходов, все это уже забытый сон. Радостное утро рассеяло этот густой туман; оно раскрыло сердца и наполняет их волшебными надеждами. Колонны спускаются с вершин и занимают склоны, в которых вымыты три главных лощины; по ним блестящей сталью лавой спускаются войска; не смешиваясь, они сходятся вплотную у места переправы; втягиваются на мостах длинными узкими лентами, затем снова расширяются, восстанавливают прежние дистанции – затем медленно разливаются по русской земле.

Войска Даву переправились ранним утром. Сперва пехотные дивизии с батареями конной артиллерия и бригадами легкой кавалерии без обозов и экипажей; только железо, люди и лошади. Император разрешил проехать только одному экипажу – с вещами – принца Экмюльского. Но вскоре мосты задрожали и заскрипели под тяжелыми массами. С грохотом прошли дивизии тяжелой кавалерии и кирасиры – воины-гиганты с римскими гребнями и развевающимися конскими хвостами на касках. После 1-го корпуса пошла гвардия, ее молодые и старые полки, блестевшие золотом, украшенные шнурами и нашивками – цвет и краса армии. Тут энтузиазм – безграничен. Во время похода в ее рядах и в штабах постоянно были веселые мысли, говорили только о победах. Один гвардейский майор сказал, что войско будет праздновать день 15 августа в Петербурге, и эта острота имела успех. Хотя приподнятое настроение и не разделяется всеми, хотя несколько недовольных – кое-кто из офицеров специальных родов оружия – указывают на трудности предприятия и сомневаются в успехе кампании, однако, эти грустные нотки теряются среди всеобщего ликования и восторга. Всех этих людей воодушевляет, главным образам, сознание, что они на глазах и в руках привыкшего к победам вождя; их воодушевляет чувство, что он около них, с ними; что он окружает их своим присутствием, ибо до них со всех сторон – с вершин холмов, с реки – доносится “ура!”, указывающее на его прибытие; в разных местах они поминутно видят родной им силуэт человека, руководящего предприятием.

С трех часов утра он уже на лошади, лично наблюдает за всем и всюду вносит жизнь. Чтобы он мог с большими удобствами присутствовать при проходе войск, гвардейские артиллеристы приготовили для него на дороге к мостам незатейливый трон из ветвей и дерна, с балдахином из зелени. Но он недолго пробыл на этом парадном посту. Ему не сиделось на месте: он жаждал деятельности. На рассвете он был уже на враждебном берегу. Когда проходили 9-й уланский и 7-й гусарский полки, офицеры и солдаты узнали в фигуре, стоящей на площадке на другом конце моста, императора. Опьяненный развертывавшейся перед его взорами величественной картиной, охваченный сознанием своего всемогущества, не сомневаясь в своем счастье, он вернул себе прежнюю уверенность, хорошее расположение духа и веселое настроение. Играя хлыстиком, он вполголоса напевал песенку Marlborough s'en xa-l-en guerre. “Эта подходящая к случаю и в то время рассмешившая нас песня вполне оправдалась на деле” , – пишет командир Дюпюи. [609]

609

Souvenirs militaires, 166.

Вскоре император проехал за реку и нагнал переправившиеся дивизии. Бодрый, всецело отдаваясь своему делу, он галопом носился между ними и указывал жаждой ее дорогу и направление. На протяжении двух с половиной лье он сопровождал движение авангарда, иногда останавливаясь, чтобы расспросить изредка встречавшихся жителей страны; но сообщаемые ими сведения не имели определенного характера. Из донесений вернувшихся шпионов он узнал, что неприятель выставил против него только завесу из кавалерийских частей. Итак, в течение дня он не будет иметь дела с серьезным сопротивлением. Действительно, наши войска беспрепятственно подвигались вперед, гоня перед собой несколько отрядов казаков, которые, рассеиваясь при их приближении, уносились, как вспугнутая стая птиц. Ковна была занята без боя, и армия, развернувшись по обеим сторонам дороги, идущей в Вильну, могла спокойно расположиться около города и заняться усиленными разведками по всем направлениям.

Слева тотчас же натолкнулись на вторую реку – Вилию, которая, пройдя через Вильну и длинным обходом приблизившись к Неману, вливается в него ниже Ковны. Необходимо было переправиться через этот приток и узнать, что происходит за ним, дабы избежать неожиданного нападения неприятеля на наш фланг в то время, когда главные силы армии пойдут на Вильну. 13-му полку армейской пехоты поручено было найти в присутствии самого императора брод. Так как поиски продолжались довольно долго, то командовавший полком полковник Гюгенек, потеряв терпение, вызвал охотников переплыть реку и произвести рекогносцировку противоположного берега. На этот вызов выступили из рядов триста солдат и горячо взялись за выполнение опасного дела. Их удача родит зависть; смелость делается заразительной. На берегу Вилии стояло несколько французских и польских кавалеристов. Присутствие

императора вызывает в них желание отличиться, кружит им головы, доводит до безумной отваги; еще несколько минут – и все всадники с лошадьми, оружием, в полной амуниции бросаются в воду, стараясь добраться до правого берега. Быстрое, стремительное течение увлекает и крутит их. Многие из этих несчастных с трудом борются с бурным потоком; скоро они выбиваются из сил, предаются на волю Божию, и, наконец, потеряв всякую надежду на спасение, но с сознанием исполненного долга, кричат в последний раз: “Да здравствует император!” и погружаются в пучину. При виде этого несчастья полковник Гюгенек поддается велениям своего мужественного сердца. Не снимая блестящего мундира, он дает шпоры коню, направляет его в реку и бросается на помощь всадникам. Ему посчастливилось схватить одного из них и с торжеством доставить на крутой берег. Однако его подвиг не заслуживает одобрения. Император встречает его холодно. Он находит, что его поступок, достойный похвалы в частном человеке, не достоин стоящего перед неприятелем начальника части, который имеет право жертвовать своей жизнью только ради родины. Озаботившись лично о мерах к спасению кавалеристов, из которых погиб только один, он осыпал упреками полковника за его доблестный и человеколюбивый порыв, называя его напрасной тратой геройства. [610]

610

Читатель видит, в чем заключался этот случай, раздутый и искаженный Толстым.

Отдав приказание перебросить мост через Вилию и переправить на ту сторону дивизию Леграна с несколькими кавалерийскими полками для выслеживания и наблюдения за неприятельскими отрядами, замеченными в этом направлении, он кончает день в Ковне, остановившись в монастыре, в гостях у монахов. Отсюда он торопит с подвозом провианта, устраивает разведочную службу, увеличивает, меры предосторожности для обеспечения левого крыла, ускоряет общее движение и переправу войск, которые по трем мостам непрерывно идут с левого берега до Немана.

В этом месте вторжение идет безостановочно, нескончаемо, корпус за корпусом. После семидесяти пяти тысяч Даву, после двадцати тысяч кавалеристов Мюрата, после гвардии идут двадцать тысяч солдат Удино – третий корпус в полном составе. На смену этих масс : прибывают другие. Сперва три дивизии Нея. Идя из более отдаленных мест, они усиленными переходами догоняют армию. После них подходят еще войска – новые авангарды, новые штабы, новые плотно сомкнутые к ряды колонн. Всюду пестрота мундиров и необычайное разнообразие народностей. Легкая конница баварцев и саксонцев смешалась с нашими кирасирами; поляки распределены по всем кавалерийским корпусам; бригады Гессена и Бадена представляют Германию в составе императорской гвардии; затем развернутый в бригаду голландский полк, пополненный корсиканскими, флорентийскими и римскими рекрутами, вюртембержская пехота, замкнутая между двумя французскими дивизиями. Несмотря на стечение народов и на загромождение местности, операция продолжается в том же порядке, с тем же рвением. Между тем, вслед за великолепным утром, за благодетельной утренней прохладой наступила убийственная жара. Небо начало заволакиваться; по потемневшему горизонту пошли гулять багровые отблески, засверкала молния. Вскоре разразилась гроза, и ураган с проливным дождем обрушился на наши батальоны. Они встретили его, не дрогнув. “Эта бесполезная ярость неба против земли” [611] представляла чудную картину, – пишет в своих воспоминаниях один гвардейский офицер, фанатичный поклонник императора. Впрочем, гроза скоро прошла; первое испытание было непродолжительно. Переправа ни на минуту не была прервана, и войска всех родов оружия без остановки проходили по прочно наведенным мостам. Она продолжалась в течение сорока восьми часов, 24-е и 25-е, день и ночь. 26-го пришли к реке кирасиры и драгуны Груши, которыми и завершился весь наличный состав войск, переведенный самим императором на правый берег. [612]

611

Boulart, 212.

612

Corresp, 18863.

При вступлении на неприятельскую землю каждый корпус получал свое направление и шел к указанному ему более или менее далекому посту. Начались усиленные, трудные, установленные по воле императора переходы при такой удушливой влажной жаре, которая заставляла наших ветеранов жалеть о знойной Испании. Иногда, чтобы забыть о своей усталости, войска принимались петь. Полковой запевала начинал какую-нибудь народную песню, какой-нибудь популярный куплет, а пехотинцы хором подхватывали припев, ритм которого подбадривал их и облегчал движение. Старинные песни наших провинций – бретонские, провансальские, пикардийские, нормандские, то грустные, то веселые, то восторженные, то заунывные, служили нашим ссыльным солдатам как бы вестью с родины, как бы воспоминанием о семейном очаге, и неслись вместе с ними в эти далекие края, где никогда не видали людей с Запада. Эти люди покорно двигались вперед; они доверчиво шли на Север, к неизвестному будущему, и с удивлением присматривались и к почве, столь не похожей на наши веселые поля, и к бесплодной, немой, холмистой и все-таки однообразной местности, где точь-в-точь повторялись одни и те же рельефы, где с неизменным однообразием следовали одна за другой все те же картины; они с удивлением смотрели на страну, которой нет конца и где все так похоже одно на другое. Люди шли то по топкой грязи, то по пыльным дорогам, проходили по унылым березовым и буковым лесам, карабкались по песчаным холмам. Начался поход, продолжительность которого не поддавалась никакому определению; Россия засасывала наши колонны в свои бездонные пучины.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРИБЫТИЕ В ВИЛЬНУ

ПОСЛЕДНИЕ ПЕРЕГОВОРЫ

Военный совет Александра. – Разноголосица. – Поездки по окрестностям Вильны. – Влияние Александра на женщин. – Праздник 24 июня; дурное предзнаменование. – Известие о вторжении неприятеля приходит к царю во время бала; невозмутимое спокойствие Александра. – Рок и Промысел Божий. – Инстинктивное отступление. – Миссия Балашова. – Предложение примирения in extremis; причины и истинная цель этого шага. – Балашов на аванпостах. – Встреча с неаполитанским королем. – Прием Даву. – Наполеон хочет принять русского посла только на другой день после победы. – Он узнает об отступлении русских. – Его разочарование. – Он ускоренным маршем отправляет свою армию на Вильну. – Первые признаки разложения армии. – Вступление Наполеона в Вильну; ледяной прием; пожар магазинов. – Запоздалые, принудительные овации. – Император упорно хватается за надежду отрезать и захватить в плен часть русских войск. – Непрерывные грозы; стихии ополчаются против нас. – Жертвы грозы. – Неприятель ускользает и испаряется. – Неоправдавшаяся радость. – Колонна Дорохова в большой опасности: ее исчезновение. – Неудачное начало кампании. – Холодное отношение литовцев. – Наполеон решает принять Балашова. – Продолжительный и достопримечательный разговор с Балашовым. Жесткие речи. – Цель императора – заставить Александра дрожать за свою личную безопасность и довести его до быстрой сдачи. – Балашов за императорским столом. – Знаменитые ответы. – Оскорбительные слова Наполеона Коленкуру; решительный отпор. – Отъезд Балашова. – Протест Коленкура; просьба об отставке. – Терпение императора: каким образом прекращает он сцену. – Окончательное прекращение всяких отношений между императорами. – Война наступает непосредственно за разрывом