Разрыв
Шрифт:
(Увидимся в Праге, если мы всё еще будем писать друг другу.)
На чем я остановилась?
Вспомнила.
Я отказываюсь — я забываю — забывать.
В конце концов я первая прекратила разговор. Это было непросто. Pourquoi me questioner? Каждый вопрос, что ты мне задал, требовал ответа, и я, Шахерезада-наоборот, хотела, чтобы история продолжалась, чтобы я ответила на каждый. Чтобы показать, что я справлюсь без общения, мне пришлось согласиться на женскую сдержанность. Изящество в отказе, говорила парижанка Габриэль Шанель (также известная как Коко — еще одна самоназванная). Женщина намного изящнее, если она сдержанна, только отказывать следует не в полный голос, без сцен: меня было видно, но не слышно, пока ты говорил, что тебе во мне нравится. Точнее, что тебе нравится и что тебе не нравится — в зависимости от того, на что ты был в тот день нацелен. Так я стала нашей территорией, твоим предметом изучения, тебе подвластной, а значит, твоей вещью. Во Франции говорят l’objet qui parle —
Не то чтобы я решилась рассказать вам свою историю целиком — не похожая на писательницу, ничего общего, просто un air de rien, без костюма писателя: затертого пиджака, брюк, шляпы, но — со своими красивыми глазами — похожая на ту, что могла бы быть внутри истории кого-то другого. В любом случае я больше не обращаю внимания на свою внешность, которая, кажется, отделилась от того, что внутри; они движутся теперь по параллельным путям, а я перестала понимать, какой предстаю перед людьми. Мне не нравится незнакомка, которую я вижу в зеркале в ванной Н., или, точнее, я просто не представляю, кто она. Что-то не так с ее волосами. Наверное, пора стричься. Нахожу резинку в ящике стола Н., убираю волосы. Лучше не становится. Прячу свои красивые глаза за темными очками и избегаю отражения. Выхожу на улицу.
Je ne fais que passer.
Вниз по улице, в подземку на бульваре Бельвиль.
Описание: блок теплого воздуха, черный ров путей, белая плитка, как на всех станциях метро, часть подземной республики, ничего общего с улицей снаружи. На указателях сеть цветных линий, пронумерованных, без названий, как в лондонском метро. Какой маршрут мне выбрать, какую ветку? Смотрю и смотрю, но без слов я ничего не могу разобрать. Двери с грохотом открываются (я оказываюсь в вагоне) и закрываются. Даже если я выбрала неправильное направление, по крайней мере я движусь.
13
«Я просто прохожу мимо» (франц.). Граффити французской художницы, работающей под псевдонимом Miss Tic.
В подземной республике есть такой закон: не смотри в глаза другим пассажирам. Не дотрагивайся коленом до чужого колена в маленьком пространстве между сиденьями, повернутыми друг к другу. Смотри вниз, смотри в сторону. В тоннеле мигает свет. Размытая в стекле вагонного окна, безуглая, это что — я? Это вообще лицо? Проблеск в лесу: на мгновение я очень четко отражаюсь в потемневшем окне вагона, ставшем зеркалом, и камера наблюдения, такая же четкая, позади меня снимает одновременно меня и мое изображение. На стекле рядом с моим размазанным отражением — протестный плакат, очень маленький, стилизованный под предупреждение от официальных служб с мультяшным кроликом, который просит парижан не прислоняться к дверям вагона. Опасно! — сообщает он. Laisse pas les cameras proliferer. Tu risques de te faire pincer. / Препятствуй распространению видеонаблюдения. Тебя могут поймать. Видео-наблюдение теле-видит, схватывает информацию с первого взгляда. Камера распознает человеческое лицо как нечто выдающееся: если ты хоть на миг напоминаешь человека, она тебя выхватит. На некоторых сайтах пишут, как накраситься, чтобы не быть пойманным. Белый грим, подводка как у Жюльетт Греко; если состоишь из одних только углов, камера не может выхватить твое лицо. Но могут ли тебя поймать? За чем? За существованием, наверное, которое можно поставить в вину нам всем. Не осталось мест, где бы за нами не наблюдали, по крайней мере в городе. Выйдя из дома, даже под землей, невозможно укрыться от глаз общественности. Однажды сфотографированный, ты записан, проиндексирован — ты, я.
Если принадлежишь к профессиональным путешественникам… Таким способом становишься беспристрастным наблюдателем, которому обязаны верить на слово при составлении любого полицейского протокола{13}.
Мы больше не разговариваем, но в любой момент я могу тебя найти; если буду искать онлайн, я обречена найти тебя где-то. Сегодня у случайности почти нет шансов.
Существует даже сайт для пассажиров метро, чьи пути пересеклись в подземке: со словами, не фотографиями (кто будет фотографировать незнакомца в переполненном поезде?). Я зашла на него однажды. Пост: Croise dans le metro: charmante jeune femme en train de lire. (Мы встретились в метро: очаровательная молодая женщина, читающая в вагоне.)
Vous etiez assise tout en face de moi, avec un livre qu’alors vous lisiez. (Вы сидели прямо напротив меня, читая книгу.)
J’ai croise votre regard a quelques occasions: je dois bien avouer que j’avais envie de vous voir et de vous regarder. (Несколько
Je suis descendu a Liberte sans rien faire de plus: je regrette cet acte insense! (Я вышел на станции Liberte, — Воля! Свобода! Движение! — ничего не предприняв: я сожалею об этом необдуманном поступке.)
Publie par un homme pour une femme
a Liberte.
(Опубликовано мужчиной для женщины на Liberte.)
Для женщины на свободе?
Но до Liberte еще несколько остановок. Во время пересадки на станции Republique камеры окидывают меня быстрым взглядом. Видео-наблюдение теле-видит, схватывает информацию с первого взгляда — экраны около контроля показывают меня под наблюдением, а когда я прохожу через турникет, моя голова практически касается ног моего зернистого аватара. Ты сказал мне, что я выглядела так, будто следила за тобой, сказал, я не смотрела тебе прямо в глаза. Почему тебе это не нравилось? Потому что по мне было видно, что я вижу насквозь и могу рассказать? Преследуй меня. Я всегда хотела, чтобы ты за мной наблюдал. Когда ты следил за мной взглядом, я была более — какой? Просто… более. А когда ты передумал, я вдруг стала менее. Будь моим детективом. Пусть я буду твоей: пиксельной, обесцвеченной, увиденной краем электронного глаза — ноги, грудь, шарф — сквозь твои очки (нужные только для чтения), очевидцы друг друга. Сталкинг — эстетика нашего поколения. Как нам не смотреть друг на друга сквозь ее призму? Как иначе мы сможем друг друга узнать?
Лишь встречая душевную пустоту или кокетливую маскировку душевных движений, хочется преимущественно наблюдать{14}.
Однажды ты прислал сообщение: Мне бы хотелось услышать твой голос.
Снова ты? Окей. Можешь включить камеру.
Мне не нужно тебя видеть. У меня есть воображение.
Но откуда мне было знать? В 1951 году Алан Тьюринг придумал тест для распознавания человека. Некто сидит в комнате и обменивается сообщениями с двумя невидимыми собеседниками, один из них — человек, второй — компьютер. Если не удается определить, где машина, ее признают автономной, обладающей «интеллектом».
Только одной машине удалось пройти тест Тьюринга, который является тестом не на логику или интеллект (необязательные признаки человечности), а на имитацию: он испытывает пределы возможностей программы, как и наши собственные. Существует и альтернативный тест Тьюринга, когда сообщения посылают женщина и мужчина, желающий обманом убедить жюри, что он тоже женщина. Затем место женщины занимает машина, как и мужчина до этого, она должна вести себя как femme: женщина как нечто, чем мужчина или компьютер — и женщина тоже — могут притвориться. Этот тест иногда еще называют игрой для вечеринок, и, как и все игры для вечеринок, эта игра про секс. Женщина занимает непростую позицию: она должна доказать, что она не подделка. Как она это сделает? Только словами, но настолько уж они особенные? У мужчины, утверждал Тьюринг, не больше и не меньше шансов быть принятым за женщину, чем у женщины или даже у компьютера. Последователи Тьюринга — те, что сегодня руководят Премией Лёбнера по искусственному интеллекту, — не считали, что это так, хотя некоторые признавали двойной обман «социальным хакерством». В конце концов это игра — цель не в поиске правды, а в том, чтобы выиграть, и поскольку всё всегда вертится вокруг «поиска дамы» [14] , призы у всех разные. Если компьютеру удается одурачить жюри, его признают носителем «интеллекта», однако если мужчине удается одурачить жюри, его не признают женщиной; женщина же, сумевшая доказать, что она является собой, не выигрывает ничего, кроме собственной идентичности.
14
Карточная игра. Три карты лежат рубашкой вверх, задача найти нужную — например, Даму («леди»).
После теста Тьюринга начали появляться женщины-боты: искусственный интеллект. ЭЛИЗА стала первой. Она проявляет эмпатию, и эмпатия эта звучит как эхо. Программа названа в честь мисс Дулиттл, которая училась подражать людям из высшего света. В коде ЭЛИЗЫ нет интеллекта. Ее программа ищет ключевые слова, мыслить ей ни к чему, и ЭЛИЗА отвечает, возвращая спрашивающему каждое его утверждение в виде вопроса о нем. Безличное становится личным. Она отражает — ее самой нет, она задумана как идеальный терапевт, что, пожалуй, противоположно человеческому существу. Ее работа — нормализовать различия между человеческим и машинным интеллектом, устранить зазор, взять на себя труд по сглаживанию. И женщины-боты настолько хорошо с этим справляются, что, кажется, этот натужный гладкий отражатель должен быть нашим обязательным интерфейсом. Это сказывается на мне. С появлением гуглтока, твиттера, имейла я говорю иначе — вежливее, что ли. Как и боты, я должна не просто прислуживать, а прислуживать с улыбкой, с пожалуйста и спасибо, с восклицательными знаками! Но как же мы (оба пола) жалко выглядим, желая угодничества от того, чем мы уже управляем, если только мы не боимся, что управляют нами.