Разрыв

Лелич Саймон

— Позавтракать?

Люсия кивнула:

— Позавтракать. Вдвоем.

И мгновенно поняла, как это может быть понято.

— Я хотела сказать, ты и я. Не вдвоем, каждый сам по себе. Не мы. — Она закрыла глаза, помахала ладонью. — Просто позавтракать. У тебя найдется время?

— Для завтрака?

— Да.

— И нас будет только двое?

Люсия вздохнула:

— Да, только я и ты.

Дэвид закивал.

— Ладно. Конечно. Найдется. Как насчет «Киулло»? Знаешь, на Чатерхаус-стрит?

— Найду. В час?

— В час, — эхом отозвался Дэвид. Он шагнул в сторону,

потом снова появился в проеме. — Но ты уверена, что не беременна?

— Я не беременна, Дэвид. Вот те крест.

— И насчет поцелуя тоже уверена? Я бы тебя только в щечку чмокнул.

— Обойдемся без этого, — сказала Люсия.

Квартира не изменилась. Те же белые стены, тот же зеленый ковер. И мебель та же, стоит по тем же местам, у тех же стен, и выглядит лишь самую малость более обшарпанной, чем прежде. Даже Джейн Фонда, и та все еще была ее обитательницей, результатом компромисса, которого Дэвид и Люсия достигли в самом начале их сожительства и о котором Люсия жалела на всем его протяжении: она получила право вето, относившееся к каждой стене квартиры, а Дэвид — возможность оставить Барбареллу на каминной полке. Она же вставлена в рамку, говорил Дэвид: значит это произведение искусства. Она затянута в резину и титьки одну к другой прижимает, возражала Люсия: значит это порнуха.

В общем, квартира какой была, такой и осталась, и тем не менее, все в ней казалось изменившимся. Прежде всего, другими стали запахи. В ванной, к примеру, пахло чистящими средствами, совершенно как в общественном туалете; в кухне — пролитым молоком — вытертым, но не дочиста. В гостиной появился новый телевизор. Большой — поставь его плашмя торцом к стене, за ним обедать можно будет. И колонки. Едва ли не десятки колонок, подвешенных на самой разной высоте и повернутых под самыми разными углами. Не так чтобы очень большие, они нависали над головой, точно видеокамеры в лифте. В пустоты, возникшие после исчезновения книг Люсии, поналезли пластиковые коробки с DVD, CD и видеоиграми. И бутылки с выпивкой — польской водкой, американским бурбоном, чем-то желтым, итальянским, — расставленные в орнаментальном порядке. А углы гостиной были обжиты кактусами. Кактус — растение мужское, давным-давно решила для себя Люсия: ухода большого не требует, зато всегда есть чем перед гостями похвастаться.

Примерно такое же ощущение возникает, подумала Люсия, когда вдруг находишь свитерок, который когда-то любила — натягиваешь его, а он и тесноват, и попахивает затхло и цвет тебе не к лицу. Собираясь покинуть квартиру, она испытывала облегчение. Облегчение же испытывала Люсия и от того, что свидание с Дэвидом не привело к рецидиву давних чувств, которого она так боялась. Она любила его, потом какое-то время ненавидела, однако за время, минувшее со дня их последней встречи, чувства, которые она к нему питала, похоже, утвердились — незаметным для нее образом — где-то посередке между этими крайностями. Они еще оставались переменчивыми, предательскими. Если бы Дэвид, к примеру, настоял на прощальном поцелуе, она не смогла бы ему отказать. Некий вероломный рефлекс мог даже подтолкнуть ее губы поближе к его губам. Но он ее не поцеловал. Сказал себе, что она ему не позволит. И это походило на прогресс. Не на победу, куда уж там, но все-таки на прогресс.

Она захлопнула за собой дверь. Надела на плечо сумку, проверила, защелкнулся

ли дверной замок, и пошла к лестнице. И оглянуться позволила себе всего один раз.

— Дэвид.

— Лулу.

— Прошу тебя, Дэвид. Перестань.

— Что именно?

До этой минуты он постукивал ногтями по бокалу. Теперь же согнул пальцы и убрал от него руку.

— Не это. Перестань… Перестань так улыбаться.

— Как?

— Так, точно ты на свидание пришел. Ты не на свидании.

— Но и не на деловой же встрече.

— Именно. Именно на деловой.

Улыбка Дэвида стала шире.

— Как скажешь, Лулу.

— И перестань называть меня Лулу. — Она отвернулась. — Мне от этого только труднее становится.

Официант принес Люсии воду, которую она попросила, засуетился, протирая винные бокалы, открывая для Люсии и Дэвида меню. Как только он отошел, Люсия свое закрыла и отложила в сторону.

— Мну нужно поговорить с тобой, — сказала она. — Я могу с тобой поговорить?

— Конечно, — ответил Дэвид. — Мы же для этого сюда и пришли, верно? Поговорить.

Он наклонился вперед, потянулся к Люсии. Она позволила ему коснуться ее пальцев, но тут же отдернула руку.

— Дэвид…

— Послушай, Люсия. Я был неправ. Договорились? Я совершил ошибку и с тех пор за нее расплачиваюсь. Пожалуйста, позволь мне все исправить.

Люсия покачала головой. Убрала руки под стол.

— Дэвид. Выслушай меня.

Однако продолжить она не смогла — появился другой официант, с карандашом и блокнотом в руках. Люсия снова открыла свое меню, и повела рукой в сторону Дэвида: заказывай первым. Он выбрал спагетти. Люсия поискала в меню супы, однако, найдя их, передумала.

— У вас есть шоколадный торт? — спросила она.

— Есть прекрасное пирожное «Валрона», подается с засахаренными апельсинами.

— Но оно шоколадное?

— Да, мадам.

— Вот его и несите, — сказала Люсия. — Спасибо.

И закрыла меню.

Официант удалился. Люсия подняла взгляд на Дэвида, сидевшего, слегка наклонив голову и прикрыв ладонью лоб. Она поневоле улыбнулась, поняв, что ее заказ едва не вогнал Дэвида в краску. Она совсем забыла об этой его черте: он побаивался официантов. Ни убийца, ни насильник, ни даже судья коронного суда не действовали на Дэвида так, как итальянец в галстуке-бабочке и с блокнотом в руке.

— Мне нужна твоя помощь, Дэвид, — сказала Люсия. — Потому я и здесь.

— Ты уже говорила это. Вчера ночью.

— Да. Я знаю. Но послушай. Это единственная причина, по какой я сюда пришла.

В улыбке Дэвида проступил оттенок сомнения:

— Но я думал, что ты говорила о… В общем, когда ты заговорила о помощи, я решил, что ты имеешь в виду…

— Секс.

— Нет! Черт. Не секс. — Уголок его рта чуть дернулся кверху. — По крайней мере, не сию же минуту.

Люсия сделала круглые глаза.

— Я пытаюсь говорить с тобой серьезно, Дэвид. Пытаюсь вести серьезный разговор.

— Я тоже, Люсия. Но посуди сама, что я должен был подумать? Ты же не станешь отрицать, что подавала мне определенные сигналы.

— Неправда, — ответила Люсия. — И ты знаешь, что это неправда.

— Ты обняла меня. Как только увидела, так сразу и обняла.

— Это был рефлекс! Платоническое объятие.

— Ты весь вечер смеялась над моими шуточками. А они и смешными-то не были.