Разум: от начала до конца. Новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности

Деннет Дэниел Клемент

Этот вид деятельности, проверка и оценка причин, движущих нами, не занимает, конечно, каждую свободную минуту, однако играет решающую роль в координации наших действий, в подготовке детей и молодежи к их взрослым ролям, в установке норм, согласно которым мы оцениваем один другого. Эта деятельность играет такую важную роль в существовании нашего вида, что нам порой трудно вообразить, как другие социальные виды – дельфины, волки и шимпанзе, к примеру, – могут обходиться без нее. Как научить подрастающее поколение «знать свое место» без соответствующих разъяснений? Каким образом слоны улаживают разногласия по поводу того, когда и в каком направлении двигаться? По идее, им должно хватать особых инстинктивных сигналов одобрения или неодобрения, а мы должны помнить, что ни один вид, кроме людей, не достиг столь высокого уровня сложного поведения, основанного на сотрудничестве.

Уилфрид Селларс [44] , философ из Питтсбургского университета, назвал это коллективное обсуждение причин и мотивов строительством, или созданием «логического пространства причин» (1962) и стал вдохновителем целого поколения питтсбургских философов, выдающимися представителями

которого стали Роберт Брэндом и Джон Хаугланд [45] , продолжившие его исследования. Какие действия считаются допустимыми и почему? Как новые нормы и понятия проникают в пространство причин и как меняются понятия о нарушении норм? Пространство причин пронизано нормами, взаимными договоренностями о том, что должно, что правильно, а что неправильно в нашей вечной людской игре в причины и следствия. Коль существуют причины, значит есть место и потребность в некоей системе оценок и возможности коррекции в случае, если что-то пойдет не так.

44

Уилфрид Селларс (1912–1989) – американский философ-аналитик, специализировался в области теории познания и философии сознания.

45

Роберт Брэндом и Джон Хаугланд – современные американские философы-аналитики.

Эта «нормативность» лежит в основе этики: способность оценить адекватность выдвигаемых причин служит необходимым условием для организации жизни общества. Как и почему возникли эти практики и правила? Они не существовали вечно, но существуют сейчас. Как же они возникли и зачем? Питтсбургские философы не задавали этот вопрос, не спрашивали, как «так получилось», поэтому мы дополним их анализ тщательно продуманными собственными размышлениями на тему эволюции «причин». Я постараюсь показать, как игнорирование этого вопроса привело питтсбургских философов к утрате разницы между двумя разными типами норм и соответствующими им способами исправления ошибок. Я назову эти системы норм социальной и инструментальной нормативностью. Первая система, проанализированная и разрекламированная питтсбургскими учеными, содержит социальные нормы, которые возникают в ходе общения и взаимодействия (поэтому Хаугланд в 1998 году писал о «цензуре» членов сообщества, играющей роль корректировщика). Вторая система играет роль контроля качества и эффективности, включает в себя технические нормы, она, если можно так выразиться, запускается в действие рыночными силами или природными катастрофами. Разница между системами норм аналогична разнице между благими делами и хорошими инструментами. Благое дело может быть плохо выполнено или даже провалено, а хороший инструмент можно использовать для жестоких пыток или в качестве дьявольского оружия. Такую же разницу мы можем обнаружить и в негативных примерах, скажем, это может быть разницей между непослушанием и глупостью. Люди могут наказать вас за непослушание сознательно, в соответствии с их представлениями, а Природа наказывает без всякого умысла за глупость. Как мы увидим дальше, нам нужны обе системы норм, чтобы настроить перспективу, которая позволит различить причины в Природе.

Разумное восприятие не развивалось параллельно с разумом так же, как цветное зрение не развивалось параллельно с возникновением цветов.

Везде, где существуют причины, подразумевается и существование неких норм: реальными причинами всегда считаются веские причины, причины, которые объясняют рассматриваемое свойство или событие. (Вопрос «Как?» не требует каких-либо оправданий.) Когда мы подвергаем исторической реконструкции некий только что обнаруженный артефакт, к примеру, мы можем задать вопрос, почему у него сбоку приделана странная ручка, которая на первый взгляд совершенно не нужна (не выполняет никакой полезной функции – она бросает тень под определенным углом и изменяет положение центра тяжести артефакта, но не имеет видимого предназначения). Мы ожидаем, пока не обнаружим обратного, что у создателя артефакта были некие причины, причем веские причины, приделать ручку. Может быть также, что эта причина существовала в прошлом, однако постепенно она исчезла, а производители забыли об этом. Ручка стала бессмысленной архаикой, вообще ни для чего не нужной, но ее прикрепляют к изделию исключительно из-за инерции производственного процесса. Подобные ожидания движут и историческими реконструкциями истории живых существ, и биологи часто позволяют себе рассуждать небрежно о том, что «Природа собиралась» или «Эволюция задумывалась», когда «выбирала» некое свойство живого существа¹⁰. Нет никаких сомнений в том, что эта привычка биологов является непосредственным результатом исторической реконструкции ископаемых существ, задуманной и выполненной другими людьми, которые, в свою очередь, унаследовали социальную практику поиска причин для человеческой деятельности. Эта практика может быть как устаревшими отголосками донаучного мышления, – и многие биологи предполагают именно это, – так и может означать, что биологи нашли блестящий способ распространить методы исторической реконструкции на окружающую среду, используя мыслительные инструменты, которыми Природа наградила нас, чтобы обнаружить в мире реальные паттерны, которые вполне могут быть названы причинами существования других реальных паттернов. Чтобы иметь право отстаивать последнее утверждение, нам нужно заглянуть в процесс эволюции самой эволюции.

Плодитесь и размножайтесь

В моей книге «Опасная идея Дарвина» (1995) я утверждал, что естественный отбор представляет собой алгоритмический процесс, совокупность алгоритмов сортировки, которые, в свою очередь, состоят из алгоритмов создания и тестирования, использующих случайность (псевдослучайность, хаос) на стадии созидания и что-то

вроде бездумного контроля качества на стадии тестирования. Победители соревнования продвигаются вперед за счет открывающихся возможностей более активного размножения. Как же происходит этот каскад постоянного созидания? Как отмечалось в предыдущей главе, фактический набор процессов, которые легли в основу возникновения жизни, все еще доподлинно не ясен, однако туман понемногу рассеивается.

Как и обычно, ученые движутся путем проб и ошибок, регулярных и упорных перепроверок, позволяющих постепенно продвигаться вперед.

Пребиотический, или, как его еще называют, абиотический мир не был совершенным хаосом, облаком мечущихся атомов. В частности, в нем существовали определенные циклические процессы, как правило, пространственно-временного характера: времена года, смены дня и ночи, приливы и отливы, круговорот воды, тысячи химических реакций на атомарном и молекулярном уровнях. Представьте себе эти циклы в виде петлевых алгоритмов, процессов, которые возвращаются на исходную точку после некоего «достижения» – накопления чего-то, или перемещения чего-то, или сортировки чего-то, к примеру, и повторяются снова (и снова, и снова), постепенно меняя состояние мира и увеличивая тем самым вероятность того, что возникнет нечто новое. Яркий пример абиотического процесса приведен Кесслером и Вернером [46] в статье в журнале Science за 2003 год.

46

Марк Кесслер (Mark Kessler) и Брэд Вернер (Brad Werner) из Калифорнийского университета объяснили, как формируются правильные геометрические фигуры из камней в Заполярье.

Каменные круги на острове Шпицберген в Арктике выглядят поразительно, они рассыпаны по всему ландшафту и могут показаться вполне рукотворными, напоминая современные садовые скульптуры Энди Голдсуорти [47] , однако они имеют, как оказалось, совершенно естественное происхождение. Это результат сотен и тысяч совершенно бесцельных циклов замерзания и таяния в Заполярье. Крестьяне в Новой Англии уже многие века знают, что мороз готовит каждую зиму им новый «урожай» камней, которые выталкиваются при замерзании почвы на поверхность земли, поэтому перед вспашкой и посадкой зерновых приходится убирать камни. В Новой Англии до сих пор сохранились «каменные стены» вдоль границ полей, сегодня уже засаженных лесом; никто никогда не пытался там что-то строить – это просто длинные штабеля валунов и более мелких камней, сложенных по краям когда-то возделывавшихся полей.

47

Энди Голдсуорти – английский скульптор, фотограф и художник, создает скульптуры и инсталляции на природе и из природных материалов. Его скульптура есть и в Арктике, на Северном полюсе.

Рисунок 3.1. Кесслер и Вернер, каменные круги. © Science magazine and Mark A. Kessler

Они остаются свидетельством тяжелого, кропотливого человеческого труда, у которого как раз были причины и цель. По иронии судьбы, если бы крестьяне не перетаскивали камни во время многочисленных циклов таяния и замерзания, камни могли бы сформировать «каменный узор», о котором говорилось выше, не обязательно круги, чаще многоугольники, иногда даже лабиринты и другие сложные фигуры. Кесслер и Вернер дали объяснение процесса и построили его модель – алгоритм, который сортирует камни в зависимости от таких параметров, как размер, увлажненность почвы и плотность, температура, скорость замерзания, уклон местности. У нас, таким образом, есть вполне внятное и понятное объяснение того, откуда взялось это явление в этой конкретной местности, а всякий, кто, столкнувшись с этими каменными кругами, возомнит, что у них был создатель, причем с ответом на вопрос «Зачем?», будет тотально не прав.

Рисунок 3.2. Алгоритм сортировки камней по Кесслеру и Вернеру. © Science magazine and Mark A. Kessler

В абиотическом мире множество аналогичных циклов происходит одновременно, но не синхронно, цикл за циклом внутри цикла, с разной периодичностью, «осваивая» пространство химических возможностей. Мы имеем дело с огромным разнообразием параллельных процессов, это немножко смахивает на массовые процессы производства в промышленной индустрии, когда множество различных частей и деталей изготавливается в разных местах и в разном темпе, а потом их соединяют в процессе сборки конечного продукта. Однако абиотические массовые процессы не имеют ни планов, ни мотивов.

В абиотическом мире нет дифференциального воспроизводства, однако мы можем в нем наблюдать большое разнообразие в области дифференциальной устойчивости: некоторые временные комбинации отдельных частей существуют дольше, чем другие, получая больше времени для корректировки или дополнения. Богатый может стать еще богаче, даже если не может передать свои богатства наследникам. Дифференциальная устойчивость должна каким-нибудь образом постепенно превратиться в дифференциальное воспроизводство. Протодарвиновские алгоритмы дифференциального «выживания» химических соединений вполне могли породить циклы автокаталитических реакций, которые, в свою очередь, могли дать начало дифференциальной репликации как частному случаю дифференциальной устойчивости, удивительной ситуации, которая создает взрывную возможность появления соединений, умножающих свои преимущества путем… размножения! Так возникают группы почти дубликатов тех «устойчивых», которые могут «осваивать» куда как большее количество разных уголков планеты, чем один или два «обычных устойчивых».