Разведена и очень опасна
Шрифт:
Будем надеяться, что принцесса не будет долго лить слезы и найдет себе нового принца. – Таксисту явно хотелось меня утешить.
– Принцесса не будет лить слезы и не будет искать себе нового принца. Она уйдет в монастырь.
– Что?! – Таксист широко открыл рот и чуть было не въехал в столб. – В какой монастырь?
– В самый обыкновенный. Куда уходят разочаровавшиеся в этой жизни люди. Уходят вполне осознанно и уходят навсегда.
– Но принцессы разве уходят в монастырь?
– В монастырь уходят все, кто угодно, независимо от пола, положения и национальности. И даже принцессы…
Глава 22
Когда
– Любовь Викторовна, это Таня.
– Какая Таня? – вновь не узнала меня домработница.
– Я вам сегодня звонила. Женька уже проснулся?
– Да, но он себя плохо чувствует.
– Мне нужно его увидеть.
– Я не сказала ему о вашем приходе.
– И не стоит. Давайте сделаем так, как договорились.
– Заходите.
Яне могу описать чувства, которые охватили меня, когда я вошла в дом, который знала как свои пять пальцев. Увидев глаза хорошо знакомой мне женщины, я с трудом удержалась от того, чтобы не броситься ей на шею и не разрыдаться.
– Здравствуйте, Любовь Викторовна!
– Вы Таня? – спросила она.
– Да.
– Пойдемте, я вас проведу в Женину комнату, только не пугайтесь, он очень сильно болен.
Я шла следом за домработницей, смотрела на знакомые комнаты и думала о том, что меня не нужно никуда вести, я могу найти дорогу сама, даже с закрытыми глазами.
– Вы так странно одеты, – осторожно заметила женщина.
– Как?
– Вся в черном, словно фея из. сказки.
– Я была на свадьбе у Лося.
– Правда? – искренне обрадовалась женщина. – Да разве на свадьбу в черном ходят?
– Нy, если я пошла, значит, ходят.
– Наверно, роскошная свадьба… Ребята к ней так долго готовились.
– Обыкновенная свадьба.
У дверей Жениной комнаты Любовь Викторовна остановилась и с тревогой сказала:
– Татьяна, и сама не знаю, почему вас сюда пустила. Возможно, это неправильно, а может, Евгению и в самом деле нужно хоть с кем-то пообщаться. Только, пожалуйста, не занимайте много времени, он слишком слаб.
– Уверяю вас, я ненадолго. У меня самой нет времени, так как я уезжаю.
– И не пугайтесь. Я не хотела говорить, но он умирает…
– Как умирает?
– Евгений медленно угасает на протяжении последних нескольких месяцев. Он не любит, когда его обхаживают, поэтому постарайтесь говорить с ним на равных, старайтесь не видеть ни его худобы, ни его бледности, ни его запавших глаз.
– Он настолько слаб?
– Врачи говорят, что уже нет надежды. Услышав последние слова, я и сама страшно побледнела, замерла, и казалось, что в меня вогнали кол.
– Надежда есть всегда. Надежда умирает последней, – произнесла я с отчаянием и сжалась, споено струна.
– Это сказала не я. Это сказали врачи. – Любовь Викторовна достала платок и промокнула выступившие слезы. – Это ужасно несправедливо. – Она тихонько всхлипнула, а ее лицо исказилось от душевной боли. – Совсем молодой. Сначала от нас ушла Александра. Теперь
– А что с Александрой?
– Она погибла при пожаре… – Последние слова прозвучали словно пощечина.
Я закрыла глаза и вспомнила тот вещий сон, который мне приснился у Глаши. А ведь он действительно вещий. Лось женится, и я не удивлюсь, если его жена уже беременна, просто живот еще не очень видно. Я погибла при пожаре. Похороны организовал Вован и, по всей вероятности, в землю положили пустой гроб, в котором была забита крышка. Видимо, Вован сказал, что я так сильно обгорела, что в гроб нечего было класть. Лось меня не признал как во сне, так и в жизни. Но брат… Брат должен меня признать, а по-другому просто не может быть…
– У него тело потихоньку отказывает, – вновь всхлипнула домработница. – Врачи сказали, что ему осталось совсем немного. Я не знаю, как мне это пережить! Как пережить?
Я слегка приобняла женщину, она положила голову мне на плечо и дала волю своим чувствам.
– Теть Люба, хорошая моя, родная, не плачь. Теть Люба, все будет хорошо. Все обязательно будет хороню.
Женщина вытерла слезы, спрятала скомканный платок и тихо произнесла:
– Простите. Я обычно всегда держусь, а тут и сама не знаю, что на меня нашло.
– Ничего страшного. Самое главное – никогда не сдаваться. Скажите, Женька сам не сдается?
– Я думаю, что он уже давно сдался. Он слабеет день ото дня и сам отчетливо это понимает. С тех пор как Сашенька погибла, в этом доме настали трудные времена. Женя знает о том, что он умирает. Когда я ухожу к себе спать, он всегда прощается со мной навсегда. Я начинаю его ругать, а он говорит, что в жизни может случиться всякое. Быть может, я утром проснусь, а его уже нет, и я буду казнить себя за то, что не успела с ним попрощаться.
– Теть Люба, пустите меня к нему.
– Иди, – грустно улыбнулась женщина и обняла меня за плечи. – Ты говоришь, точно как Сашенька.
– А как говорила Сашенька?
– Она всегда говорила не «тетя Люба», а «теть Люба». Ты даже чем-то на нее похожа.
– Чем?
– Глазами, – ни минуты не раздумывая, ответила женщина. – У тебя Сашенькины глаза.
Мне в очередной раз захотелось броситься этой милой женщине на шею и на весь мир закричать ей о том, что я и есть Сашенька, но я прекрасно понимала, что не должна этого делать.
Любовь Викторовна открыла дверь в Женькину комнату.
– Женя, у нас гости.
Я тут же вошла и закрыла за собой дверь, оставив домработницу по ту сторону двери.
– Какие ещё гости?! – Я услышала слабый голос брата.
– Привет… – Я с болью в душе посмотрела на человека, сидевшего в инвалидной коляске, и почувствовала, как от дикой, раздирающей боли мое сердце сжалось в комок. Уж больно он был бледен и слаб. В этом человеке не было ничего от того Женьки, который хоть и ездил в инвалидной коляске, но вел активную жизнь. С которым я ругалась по поводу женских трусов, валяющихся у двери, горы пустых бутылок из-под спиртного и его помятого внешнего вида. Теперь же этого внешнего вида не было вообще. Выпирающие кости были обтянуты белой прозрачной кожей, такой тонкой, что казалось, если к ней прикоснуться, она просто порвется.