Разведенные мосты
Шрифт:
В другой раз, продолжая эту тему, мой муж сказал:
— Я, разумеется, знал и русских критиков, но им не давали хода. И не удивлялся этому обстоятельству. Вот, послушай, что писал о критиках еще Чехов.
И он прочитал:
«Такие писатели, как Н. С. Лесков и С. В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее форм, ее юмора, совершенно непонятных для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца. У петербургской публики, в большинстве руководимой этими критиками, никогда не имел успеха Островский, и Гоголь уже не смешит ее».
— Заметь: тогда еще, в
— Ты был товарищем моего мужа.
— Да, товарищем был, но писателя такого вы не знали. А если и слышали, то с подачи этих же самых критиков.
— Как же печально сознавать, что мы относимся к поколению людей, которым всю жизнь морочили голову. И как трудно в этих условиях продираться к истине.
Постепенно после смерти Надежды Николаевны, с которой Иван Владимирович в мире и согласии прожил без малого сорок лет, он входил в прежний ритм работы. Много гулял в Удельном парке, на краю которого мы живем, а потом что-нибудь читал или писал. Я заметила, что в голове он всегда носит какой-нибудь план и из него вырабатывает главы или отрывки будущей книги. Какая это была книга, какой план — не говорил, но работал постоянно и в голове его мысли вертелись беспрерывно. Любил цитировать Павлова: если ты хочешь чего-нибудь достигнуть, ты должен работать ежедневно и все время идти к одной единственной цели. Жизнь коротка, и ее не хватит для одного дела, если, конечно, к этому делу относиться серьезно.
И еще часто говорил: в дело свое нужно вносить новизну и какой-нибудь большой и очень важный смысл.
Ложился спать в одиннадцать часов, но уже в три или четыре его в постели не было. Он шел в другую комнату и садился за компьютер. С тех пор, как мы его приобрели, он с большим удовольствием работает на этой изумительной машине.
Еще в начале губительной перестройки в стране поднималась пятая волна трезвеннического движения. В России и братских республиках возникали общества и группы энтузиастов, отрезвлявших алкоголиков по безлекарственному методу, разработанному моим мужем Шичко Геннадием Андреевичем. Но о методе они знали понаслышке, работали вразнобой, по своим доморощенным рецептам. И тогда Иван Владимирович пишет книгу «Геннадий Шичко и его метод». Книгу издает общественность — и большим тиражом. Она становится настольной у отрезвителей всей страны, а Иван Владимирович одним из лидеров трезвеннического движения. Книга продается, мы получаем возможность печатать другие книги. Недавно в серии «Русский роман» у нас в Петербурге вышла книга Ивана Владимировича о войне «Баронесса Настя».
Перепечатывая набело, я невольно стала первым редактором этой книги. Авторы всех мастей стремятся к крутым жареным сюжетам, детективам, сексу, убийствам, а тут — надоевшая всем тема войны, опять война. Но автор «Подземного меридиана» и здесь нашел свое оригинальное и очень смелое решение. Иван Владимирович и сам участник войны, он начинал летчиком, а кончил войну в артиллерии командиром фронтовой зенитной батареи. Картины войны дает не понаслышке, а каковыми они и были, и сюжет его романа необычайно широк: тут и бои в воздухе, и схватки артиллеристов с противником наземным и воздушным. Среди действующих лиц — рядовые бойцы, командиры, и немцы, гитлеровские генералы, и сам Гитлер. В центре — юная разведчица Настя, хорошо знающая немецкий язык. Она попадает в тыл Германии и волею случая становится баронессой…
И тут автор не забывает своего принципа: быть новатором, говорить то, что еще не сказано. Утверждение смелое, но я его не боюсь. Автор
Первые читатели романа звонят, пишут автору: читал или читала не отрываясь, вы написали смелый и очень интересный роман.
Интересность, нескучность — достоинства эти отличают все романы, повести и рассказы Ивана Дроздова, но роман о войне можно в этом смысле назвать рекордным. Впрочем, и его новые романы, которые в красивом оформлении напечатаны в Петербурге в серии «Русский роман»: «Последний Иван», «Шальные миллионы», «Филимон и Антихрист», «Голгофа», «Оккупация», отличаются крепко сбитым сюжетом, множеством занимательных историй, искусно встроенных в единую и крепко слаженную композицию.
Логика и композиционная стройность — сильные стороны всех книг автора. Он как бы восстанавливает утраченную в новейшей литературе интересность сюжета, возвращает книгам динамичную силу романтической занимательности. Его книги равно интересны как старым, так и молодым — и в этом, пожалуй, их главная особенность и сила. Девяностапятилетний академик Углов на собрании писателей скажет: «Роман «Баронесса Настя» я прочитал два раза. И каждый раз мне становилось грустно от того, что я расстаюсь с его героями».
Романы «Баронесса Настя» и «Филимон и Антихрист» — провозвестники всех последующих произведений автора. Над романом «Филимон и Антихрист» он работал долго и особенно тщательно. Написан он давно, лет пятнадцать назад, но звучит так же современно, как если бы писался в наши дни.
Вот отзыв читательницы из Волгограда:
«Большое спасибо за очень хорошую книгу «Филимон и Антихрист». Прочитала прямо на одном дыхании и хочется читать опять, сначала. Какой красочный русский язык, какие глубокие мысли, как ясно показана суть русского человека и этих чертей — антихристов».
Роман этот характерен не только провидческой прозорливостью, но и тем еще, что в нем предпринята попытка создать новый вид народной эпопеи. Автор как бы спорит с расхожим утверждением некоторых теоретиков об умирании романа как жанра литературы. Их ссылки на все увеличивающиеся потоки информации, на новые ритмы жизни и дефицит времени он не отрицает, но грозят ли они самому мощному жанру художественной литературы — роману? И автор как бы отвечает: да, грозят, если этот жанр будет скучным, малозначительным и неинтересным. Читать такие фолианты некогда. Но верно и то, что ум человека всегда будет искать ответ на многие вопросы, в том числе и сложнейшие, запутанные лукавыми людьми и всем ходом истории. Человек будущего с еще большей жаждой устремится в глубь людских тайн, любовных страстей, в мир красоты и величия духа. И кто же удовлетворит эти запросы, если не писатель? И какая же форма литературы более всего способна объяснить человеку его самого? Роман! И более всего — эпопея.
Все эти мысли невольно приходят при чтении романа Ивана Дроздова «Филимон и Антихрист». По размеру он невелик; книга как книга. И даже автор не называет его эпопеей. Но это произведение несомненно эпическое, подлинно народное. В нем содержатся ответы на все важнейшие вопросы времени — и не только того времени, когда оно писалось, но и времени нашего, и того, что грядет, — и, может быть, всего будущего века, который уж стучится нам в дверь.
Но возникает вопрос: как же автор разместил свои ответы на таком малом количестве страниц? Ведь эпопея в нашем понимании — это картины народной жизни, действия масс людей, в ней много героев и еще больше персонажей. Наконец, и по времени она обыкновенно широко растянута, и по месту действия, и по временам года. Одно слово — эпопея!