Разведка боем
Шрифт:
— Я просто оговорился… — сказал Батуринский.
— Я так и понял. Теперь о случившемся. Я уже имел возможность заявить в прессе, что считаю Анатолия Карпова бесспорным и несомненным победителем отборочного цикла. Вторая партия Анатолия в московском матче с Корчным вызывает у меня белую зависть: уже на двенадцатом ходу перевес белых не вызывал сомнений, к пятнадцатому он стал неодолимым, а на двадцатом, по-хорошему, черные могли сдаться с чистой совестью. Партия, не побоюсь этого слова, гениальная. Снимаю шляпу.
Теперь о Корчном. Югославских газет не читаю, сербохорватского языка не знаю.
Сказал, и сказал. Ну, сорвалось. Остынет, придет в себя, сам извинится. А не извинится — ну, ему жить. Кто бы обратил на эти высказывания внимание, если бы не заявление Тиграна Вартановича Петросяна? Вот вы говорите о письмах простых советских людей. Скажите, с каких пор простые советские люди читают материалы югославского телеграфного агентства «Танюг»? Или им, простым советским людям, эти материалы кто-то подбрасывает? Зачем? С какой целью?
Тигран Вартанович, понятно, на Корчного обижен. Корчной его победил, в пяти играх выиграл трижды, после чего Петросян сдал матч. Ну, сдал и сдал, имеет право. Нездоров, или вообще… Но после этого его упреки в адрес Корчного выглядят, мягко говоря, сомнительными: не сведение ли это счётов? Не является ли его письмо в «Советский Спорт» жалобой брошенной жены в местком, профком, управдом? Воля ваша, а для меня это выглядит не по-мужски. Впрочем, вы лучше знаете Петросяна, вдруг я не прав. Возможно, Корчному следует указать некрасивость его поступка. Но сделать это нужно умно, а не поднимать шум на весь мир.
Когда я ходил в детский сад, один мальчик, Вовочка, совершил не очень хороший поступок. И наша воспитательница, собрав нас в кружок, велела в этого мальчика плевать. С целью наказания и перевоспитания.
Так вот, я и тогда плевать не стал, и сейчас не буду. Без меня.
В зале поднялся шум. Батуринский попытался что-то сказать, но я его перебил:
— Я не рвался говорить. Но вы хотели услышать вашего чемпиона, так слушайте. Чего вы добиваетесь, чего хотите? И что, собственно, можете? О чём мечтаете? Срезать Корчному стипендию Спорткомитета? Не выпускать на турниры за рубеж? Оно и получится, только помните — сегодня его, а завтра вас. Это уж так работает. Проверено.
Тревожнее другое.
Через три месяца должен начаться матч между Анатолием Карповым и Фишером. А тут затевается бессмысленное и бесполезное копание в носовых платках Корчного: правильно ли он сморкается, те ли у него сопли?
Да какая разница?
Матч Карпова с Корчным — это прошлое. А нас, всех советских людей, от простых любителей шахмат, до гроссмейстеров, должно интересовать будущее: матч Карпов — Фишер.
Поможет обличение Корчного проведению матча Карпов — Фишер? На мой взгляд, определенно нет.
Помешает обличение Корчного проведению матча Карпов — Фишер? На мой взгляд, определенно да. В глазах шахматного мира мы предстанем обскурантами, нетерпимыми к любому иному мнению, кроме мнения начальства. Но пока нет постановление ЦеКа о Корчном, я не вижу необходимости бежать впереди паровоза.
Вместо шельмования Корчного шахматному руководству, на мой взгляд, следует определить,
Ну, или можете продолжать плевать в Вовочку.
Что вам милее.
И я ушёл. Не от председательского стола, а вообще.
Спустился, взял в гардеробе пальто и шапку, оделся и вышел вон.
Ужинал я в ресторане гостиницы, а потом поднялся к себе — и уснул. После дыхательных упражнений, да. Хотел побыть наедине с собой, а лучшего места для этого, чем сон, трудно и найти.
Без пяти три проснулся. Выпил половинку стакана «Боржома» — вот чем Ленинград лучше Лас-Вегаса, здесь легко найти «Боржом», — постоял у окна, глядя на город, и пошёл досыпать.
Сработала домашняя заготовка, нет? Наутро увижу, а сейчас беспокоиться незачем. Поздно сейчас беспокоиться.
Утром, после завтрака в номере (да, омлет и кофе), я взялся за газеты. Что ж. В «Советском Спорте» материал «Гроссмейстеры осуждают». С тем самым текстом, что накануне зачитал Литкин. И подписи. Моей нет. Успел снять Батуринский, или с самого начала просчитал, что я не подпишусь?
Может, и просчитал. Неважно. Важно, что в «Комсомолке» вышел материал под заголовком «Не время смотреть назад», с публикацией моего вчерашнего заявления. Да, слово в слово, за исключением «соплей». Нет, это заявление я переслал не вчера. Я его вообще не пересылал.
Я однажды уже уходил из кабинета Батуринского. Шёл к маменьке, к Галине, к другим хорошим людям.
Теперь я стал старше и, надеюсь, умнее. Теперь я обратился к хорошим людям не после демарша, а до.
В выходной от игры день, что я провел в Москве, я поговорил с Тяжельниковым, с Галиной, с Андреем Николаевичем — он как раз был по делам в Москве. Галина неназойливо перемолвилась с Леонидом Ильичом: похоже, из Корчного делают второго Солженицына, а нужно ли это? Может, довольно и одного? Андрей Николаевич, полагаю, прозондировал вопрос у патрона, у Юрия Владимировича. Я оставил текст для «Комсомолки» Тяжельникову. Мол, сочтете нужным — дайте в печать двадцать третьего декабря. А почему двадцать третьего, спросил Тяжельников. По моим расчетам, в это время «Советский Спорт» будет публиковать филиппику Батуринского против Корчного, ответил я.
Вот и угадал. Вот и сложилась комбинация.
Нет, дело тут, конечно, не во мне. Кто я? Чижик птичка невеликая, одной больше, одной меньше — мир не заметит. И не в Карпове, карп тоже далеко не кит. Просто, по имевшимся у меня сведениям, там, наверху, недовольны тем, как вышло с Солженицыным. По подсчетам знатоков из ведомства Андропова, из-за шумихи миллионы советских людей познакомились с «Архипелагом», слушая чтение сего произведения на волнах западных радиостанции. Миллионы рублей ушли на финансирование глушилок, но кто ищет, тот найдёт, а искали многие. То есть в процентном отношении мизер, два или три, но в пересчете на всё население — около пяти миллионов человек. Преимущественно техническая, творческая молодежь, студенты, даже старшеклассники. К тому же антисоветские силы получили новую икону. И кому от этого хорошо? Не нам точно.